Тропинка свернула, показались белые колонны одного из портиков. Фэри остановилась, собираясь с силами, чтобы сделать следующий шаг…
Статуи смотрели на нее слепыми мраморными глазами. На их тела падали кружевные тени ветвей. Бархатная темнота укрыла сугробы. Темное небо искрилось волшебными ночными огнями, и нимфа в венце из сверкающих звезд над головой казалась царственно прекрасной.
Паула медленно опустилась на колени у ее ног.
Тонкий слой пепла не разметал ветер, и не засыпала пороша. Девушка протянула руку, касаясь пальцами серых хлопьев, таких же холодных, как снег. В ее голове звенела одна-единственная мысль: «Кто?.. Кто убил его?»
— Я ничего не чувствую, — произнес Словен, тихой тенью вставший рядом.
Прошло много времени. Вокруг уже несколько минут звучали встревоженные голоса, испуганные вопросы, гневные возгласы. Вскрики, громкий шепот, несколько всхлипов. И только Паула, никого не замечая, молча продолжала смотреть сухими глазами на то, что осталось от учителя.
«Он защищал всех нас, а себя — не смог. Его некому было защитить». В ее судорожно сжатом кулаке, обжигая кожу, таял снег, смешанный с пеплом. Фэри казалось, что горе отнимает у нее голос и мысли, все ниже пригибает к земле. Непосильная ноша для ее плеч. Она не знала, не могла подумать, что Александр занимал так много места в душе. Без маэстро там осталась одна пустота и крошечная искорка отчаяния, теряющаяся в ней.
За спиной послышались торопливые шаги. Кто-то шел, расталкивая всех, попадающихся на пути. Остановился возле девушки, схватил за плечи, рывком поднял и крепко прижал к себе.
— Паула, тебе не нужно здесь быть, — произнес над ухом знакомый, хрипловатый голос. — Пойдем.
«Гемран», — устало подумала фэри. Она нетерпеливо шевельнула плечами, чтобы освободиться, но музыкант не выпускал, продолжая настойчиво тянуть за собой. И она сама не заметила, как позволила увести себя. Все дальше и дальше от белых статуй, с ледяным равнодушием взирающих на пепел у своих постаментов.
Родственники это всего лишь скучнейшая группа людей, которые не имеют даже отдаленного представления о том, как нужно жить и ни малейшего чутья насчет того, когда нужно умирать.
Оскар Уайльд. Как важно быть серьезным.
21 января Дарэл Даханавар
Меня разбудил громкий тревожный голос.
— Дарэл. Проснись! Дарэл!
Я открыл глаза и увидел испуганное, бледное лицо Виттории.
— Что случилось?
— Отец! Ему плохо! Он зовет тебя… Пожалуйста, скорее!
Ревенант лежал на диване в кабинете. Рубашка на его груди была распахнута, кожа покрыта липким потом, вокруг глаз выступили черные круги, дыхание со свистом вырывалось из перекошенного рта. В воздухе плавал густой запах валокордина. Отголосок чужой боли рванул мою грудь, но я тут же отключился от нее. Сердечный приступ.
— Скорую уже вызвали, сейчас они… — залепетала Виттория, но я не слушал ее. В моей голове зазвучал голос ревенанта.
— Дарэл… смотри… посмотри…
Влажные холодные пальцы попытались сжать мое запястье, и я увидел картину, всплывающую в его памяти.
Темная улица залита дождем. У мусорных баков стоит темно-синий «бентли». Из открытого окна со стороны сиденья водителя вылетает красный огонек сигаретного окурка. Дверца открывается и из машины вылезает высокий мужчина. В темноте я очень ясно вижу глаза, светящиеся яркой зеленью.
Вольфгер Владислав. Пропавший глава клана Кадаверциан.
Он неторопливо идет по улице, сунув руки в карманы плаща, а ему навстречу из подворотни уже выступают вооруженные люди. И, спустя мгновение, падают мертвыми.
Некромант наклоняется над одним из них.
И тут из-за стены выходит мальчишка лет десяти. Тот самый, что рвал книгу у себя в комнате. Юный ревенант. На лице его я читаю злобную решимость…
— Меня использовали, — услышал я шепот судьи.
— Кто?
— Я заблокировал силу… Вольфгера, чтобы он не мог… защититься. Я… ошибся.
— Кто это был?!
Я пытался разглядеть в плывущей картине тех, кто стоял рядом с ревенантом, но не мог. Он больше не вспоминал. Он думал о дочери.
— Помоги Виттории… чтобы она не совершила ошибку.
— Я помогу.
— Сегодня Совет… Не оставляй ее.
Судья хотел сказать что-то еще, но на его мысли наползла темнота. Дрожащий огонек сознания потух.
Где-то в доме тоскливо завыла собака…
Виттория рыдала, свернувшись клубком в своей синей комнате на синем диване. Я подошел, сел рядом.
— Уйди, — прошептала она прерывающимся голосом. — Уйди, пожалуйста.
Я молча подал ей мобильный. Девчонка вытерла мокрые глаза, взглянула на экран и спустя мгновение прижала трубку к уху.
— Да, Лориан…
Они говорили недолго, мой друг не мог утешить ее, но все же от его участия ей становилось легче.
— Нет, приезжать не надо. Со мной Дарэл… Спасибо тебе… да, я тоже.
Она выключила телефон, вернула мне его и снова отвернулась к стене.
— Сегодня Совет, — сказал я негромко.
— Что? — девчонка повернула ко мне опухшее от слез лицо.
— Сегодня Совет и на нем должен быть Судья.
Несколько мгновений она тупо смотрела на меня, потом начала понимать, и в ее глазах отразился мгновенный ужас.
— Нет… Нет! У меня отец умер! Какой еще совет?!
— Ты ревенант, и ты должна быть на Совете кланов вместо него.
Она отчаянно замотала головой, вцепилась в подлокотник дивана.
— Я не пойду! Мне плевать на ваши кланы! Я не хочу!
— Ты должна.
— Дарэл, я не могу. Они не станут меня слушать.
— Я буду рядом. Я стану читать их мысли и передавать тебе. Подскажу, если ты что-то забудешь.
— Я боюсь.
Я крепко взял ее за плечи, заставляя смотреть себе в глаза.
— Ты должна.
— Может быть… перенести Совет.
— Совет не переносят.
Она зажмурилась, закусила нижнюю губу, сжалась, собирая все силы. Потом открыла глаза и произнесла низким от слез голосом:
— Что мне делать?
— Сначала просмотрим документы.
Несколько оставшихся часов мы сидели над бумагами. Они немного отвлекли Витторию от ее горя, но пару раз губы девочки начинали дрожать, и на листы падали слезы. Но она снова заставляла себя не думать об отце.
— А если я приму неправильное решение?