Они бросились к двери, оставив Дреслера дрожащим и бормочущим что-то в прихожей. Нацист стоял на коленях в содержимом собственного мочевого пузыря.
Жестокое дневное солнце было подобно суровому наказанию, злобной каре. Ангус показал на юг. Они побежали по пыльной дороге, которая раздваивалась, одной линией уходя к причалам.
На повороте двое чернокожих апатично рылись в кучах белой пыли. Вонь рыбы и разложения была просто невыносимой. Тусклая белая пыль и раскаленное голубое небо… и обмочившийся старый нацист. В уме Дэвида вновь ожили страхи, тревоги — и надежда. Может быть, они и разгадают эту шараду. Он наконец понял — по крайней мере, начал понимать, — что ему необходимо узнать всю правду. Узнать все о самом себе. Ужас неведения был слишком страшен.
Дорога закончилась у каких-то ворот.
— Вот это и есть Акулий остров, — сказал Ангус, показывая на нечто вроде мыса, выдававшегося в море. — Нам в эту сторону…
Они зашагали по горячей, обжигающей тропе, что тянулась вдоль линии берега; с обеих сторон их окружала разбитая цементная стена. Потом остановились. Слева от них показался полуразрушенный, заброшенный склад, обещавший хоть какую-то тень. С моря донесся сильный запах холодной морской воды — это был роскошный аромат Бенгальского течения.
Ангус быстро, сжато объяснил:
— Акулий остров — это место, где немцы уничтожили множество людей в 1900-х годах. То есть раньше это был остров, а потом построили дамбу… Именно сюда немцы загоняли тех, кто восстал против них под руководством Витбооя [90] . Когда их всех уничтожали.
— Не гереро?
— Нет. Это был другой геноцид. Еще один. Я знаю. Я знаю.
— Боже…
— Я тебе объясню потом. Покажи-ка мне карту, надпись…
Драгоценная старая карта. Дэвид достал ее из кармана куртки. Грустные синие звездочка, грустные старые складки… и надпись на обороте.
Ангус прищурился, всматриваясь в крошечные буквы, и нервно вздохнул, приблизив карту почти вплотную к глазам.
— Ты был совершенно прав. Тот же самый почерк. Дреслер.
Над ними кружили чайки; вдали покачивалось на волнах, возвращаясь в порт, рыболовное судно.
— Думаю, это может быть какой-то адрес, — сказал Дэвид, показывая на надпись. — Вот здесь. Это вроде бы «штрассе»?
— Да. Но… — Ангус нахмурился. Он резко выпрямился, огляделся по сторонам; ветер тут же растрепал его ржавые волосы. — Да, это какой-то адрес, немецкое название, мне оно не знакомо… но здесь точно нет Цугшпитцштрассе… То есть в Людерице нет. И какое отношение это имеет к Акульему острову?
— Может быть, это просто… приманка, очередная ложь? — предположила Эми.
— Нет, — весьма решительно возразил Ангус. — Дреслер был как мертвый, когда сказал нам это. Ты же его видела. Описался, как младенец. Эта часть — правда. Что-то тут есть… на Акульем острове. Но я не понимаю, какая здесь связь с надписью на карте…
И снова он окинул взглядом желтые пейзажи, клубы пыли, плохую серую дорогу, заброшенные навесы и склады. С порывами ветра до них долетали элегические крики чаек, гнездившихся на утесах.
— Нам нужен какой-то немец. Здешний. Надо найти немцев… — Взгляд Ангуса на чем-то остановился. — Там! Музей геноцида гереро. Вот тот домик… там должны быть…
— Музей геноцида?
Ангус пожал плечами.
— Да, понимаю, впечатления не производит. Но это действительно музей, он просто крохотный, это же Африка… но он очень важен для намибийцев. Он вечно закрыт. Я хочу сказать, он слишком далеко расположен, у них нет посетителей. Сначала нужно позвонить, договориться…
Дэвид уже ринулся к домику.
— Идемте!
Музей представлял собой низкое деревянное строение, потрепанное суровыми ветрами Бенгальского течения, стоявшее на самом краю мыса. Дверь была заперта. Воздух вокруг странным образом был одновременно горячим и холодным. Дэвид ощущал, как горит его кожа, опаленная солнцем Африки.
Ангус повернул ручку, потянул на себя. Заперто. Дэвид чуть отступил назад и ударил по двери ногой. Она поддалась без сопротивления, замок просто вылетел.
Они вошли внутрь. Раскаленное деревянное пространство было заполнено книжными полками и шкафами с застекленными дверцами, выстроившимися вдоль стен; с высокой подставки смотрели, ухмыляясь, три черепа.
— Боже… — выдохнула Эми.
Ангус объяснил:
— Черепа гереро. Фишер заставил очищать их женщин гереро… они должны были снять кожу с черепов их собственных убитых мужей. Фишер хотел исследовать черепа, сравнить размеры, да будет благословен его кронциркуль… Но мы должны найти… не знаю… где-то тут могут быть данные Фишера, они здесь… они должны быть где-то здесь…
Они принялись за поиски. Яростно и решительно обыскивали все подряд, рылись в пыльных витринах, переворошили полки, набитые старыми книгами с титульными листами, исполненными готическим шрифтом, отчаянно листали страницы. Die Rehobother Bastards und das Bastardierungsproblem beim Menschen [91] .
И — ничего. Они перебирали научные инструменты, их блестящая сталь казалась отвратительной. Ничего. Дэвид отодвинул в сторону ящик с сухими человеческими костями, при этом чувствуя себя виноватым, ужасаясь собственным действиям. Он так небрежно обращался со свидетельствами двух забытых геноцидов, чудовищными реликтами последней расовой империи…
Нигде ничего не было. Они были растеряны. Искать больше было негде. Все трое опустились на колени в центре маленького помещения и быстро, шепотом излили свое отчаяние в молитве. Ангус посмотрел на часы.
— Вертолет поднимется через сорок минут. Если мы на него не успеем…
Эми посмотрела вокруг, ее глаза ярко блестели. С высокого и строгого постамента в углу на них скалились черепа гереро. Эми откашлялась, пытаясь изгнать из горла пыль, и проговорила:
— Ужасное место. Ужасное. Но я не понимаю, Ангус. Здесь же нет ничего немецкого, вообще ничего, все только намибийское. Времен германской империи, но намибийское. Как тут могли бы оказаться бумаги Фишера?
Ангус кивнул:
— Ты права. Здесь все намибийское…
Дэвид слушал. Молчал. Черепа ухмылялись, хохоча над каготом. Был ли он каготом? Они насмехались над ним. Дэвид попытался избавиться от этих пока бесплодных мыслей и сосредоточиться на карте. На ключе.
— Цугшпитцштрассе. Что это означает?
— Ничего особенного, — вздохнул Ангус и покачал головой. — Обычное для Германии название улицы. Я уже слышал его… — Он вдруг застыл, и тут же его лицо изменилось, вспыхнуло. — Я уже слышал его! Боже! — Нэрн вскочил. — Я слышал прежде это название! Дэвид! Карта! Еще раз, еще, да-да, это точно…