Дэвид обернулся к Ангусу и спросил:
— Но куда мы направляемся?
— В Амстердам.
— Да, а потом?
— В Збирог! Замок СС. В Чехии. Я потом объясню, приятель, а сейчас нам нужно поспешить. Мигель ведь все еще где-то здесь…
Они побежали прямо к асфальтовой площадке. Какой-то мужчина с автоматом наперевес стоял около вертолета; он изумленно уставился на них, когда они, пригнувшись, проскочили под вращающимися лопастями.
— Ангус?!
— Роджер!
Чернокожий широко улыбнулся:
— Ангус, друг мой!
Нэрн что-то кричал, перекрывая грохот пропеллеров. Потом что-то сунул в руку охраннику. Что-то такое, что достал из черного бархатного мешочка. Дэвид предположил, что это могли быть алмазы. Могли быть. Роджер весело отсалютовал.
— Садимся! — закричал Ангус.
Роджер тоже кричал, показывая Дэвиду и Эми, что надо забраться в вертолет.
— Быстрее!
Они не стали медлить и, очутившись внутри, уселись на первые же места, которые им подвернулись. Ангус устроился рядом, лицо у него было напряженное и измученное. Они пристегнули ремни безопасности — и вертолет поднялся в воздух.
Они летели.
Дэвид смотрел вниз. Роджер уже превратился в едва заметную фигурку. Он смотрел им вслед, прикрывая глаза ладонью от солнца и песка. Дэвид моргнул и посмотрел на юг. Дикие лошади все еще танцевали в пустыне.
А потом всё закрыли облака пыли, всё стало неразличимым.
2.58, 2.59, 3.00…
Его все не было. Дэвид настороженно посматривал на станционные часы.
3.02, 3.03, 3.04.
Ангус стоял рядом и молчал — впервые. На его лице отражалось неприкрытое напряжение. Эми выглядела задумчивой, почти подавленной.
Что она знала? Она стала заметно другой после того, как они приземлились в Амстердаме и проехали через всю Германию, к вокзалу в Нюрнберге, где договорились встретиться с Саймоном. Но почему? Может быть, она уже заподозрила, что Дэвид — кагот, а может быть, просто отреагировала на перемену в его настроении, на его внезапно вспыхнувшую сильную тревогу. На его отстраненность, резкие перепады настроения, когда он то уходил в себя, в поисках ответа, или утешения, или покоя…
Мартинес перестал заниматься с ней любовью. Он просто не мог больше этого делать. Некогда они испытывали друг к другу пылкую страсть… а теперь? Дэвид то и дело представлял себя кусающим Эми, ее белую женственную плоть, кусающим до крови…
Это была бездна, пучина, но он должен был заглянуть в нее, должен был добраться до глубин собственной души, найти свою истинную сущность. Потому что в ближайшие дни ему должно было понадобиться все его хладнокровие. В ближайшие решающие дни. Решающие часы, решающие минуты.
3.07, 3.08, 3.09.
Возможно, Саймон и не появится. Они ведь отправили ему только одно электронное письмо из Амстердама и получили быстрый короткий ответ: «Да».
В почтовом ящике Дэвида обнаружилось также и еще одно весьма удивительное сообщение — от Фрэнка Антонеску, старого адвоката его деда в Фениксе. Антонеску тоже провел кое-какое расследование, самостоятельно, благодаря своим связям в налоговом управлении, где кто-то явно благоволил к нему, и постепенно, «после разных махинаций», все же выяснил, откуда взялись те деньги.
От католической церкви.
Большие суммы, сообщал Антонеску, были «выплачены не только вашему деду, но и еще некоторому количеству людей, сразу после войны. Они обозначаются как „деньги Гюрса“. Почему — представления не имею. Мои парни из налоговой тоже в полном замешательстве».
Значит, в воздвигавшемся строении общего решения была уложена еще одна балка. Но план здания целиком можно было понять только после того, как они доберутся до Збирога. И найдут результаты опытов Фишера.
3.16, 3.17, 3.18.
Появится ли Саймон вообще? Может быть, с ним случилось что-то ужасное? Может быть, до него успел добраться Мигель?
— Вон он! — вскрикнула Эми.
Немного неряшливый, запыхавшийся, веснушчатый блондин лет сорока на вид бежал к ним через полный народа зал. Он смотрел на Дэвида и Эми.
— Дэвид Мартинес?
— Саймон Куинн?
Не слишком молодой ирландский журналист окинул взглядом всю троицу и застенчиво улыбнулся.
— А вы, должно быть, Эми. А вы…
— Ангус Нэрн.
Они обменялись рукопожатиями, завершая официальную часть знакомства. Но потом Дэвид и Саймон пристально посмотрели друг на друга, и обоим одновременно стала понятной полная абсурдность подобной сухости.
И они обнялись. Дэвид сжал в объятиях человека, которого никогда прежде не видел, сжал, как потерянного брата. Которого никогда не имел.
А потом снова нахлынуло напряжение, все развивающийся ужас ситуации охватил их. Эми напомнила, как постоянно напоминала в последние три дня:
— Мигель продолжает охотиться на нас…
Страх Эми перед Волком как будто стал еще сильнее после того, как они сбежали из Намибии. И это, как предполагал Дэвид, могло усилить ее подавленность. Неутомимость их преследователя лишала девушку силы воли. Может быть, она на самом деле уже сдалась на милость Мигеля, признала его победу. Он ведь всегда так или иначе находил их; возможно, Волк отыщет их и теперь и покончит наконец с этим делом.
Если только они не доберутся до документов первыми.
Все вместе быстро направились к взятому напрокат автомобилю.
Ангус проверял их путь по карте. Он подсказывал, куда повернуть, и вскоре они выбрались из пригорода Нюрнберга на холмистую равнину и покатили к чешской границе. По дороге Саймон рассказал им о том, что его брата похитили члены Общества. Похитили и измываются над больным человеком.
Дэвид, сидевший за рулем, даже в зеркало заднего вида без труда рассмотрел искреннее горе в глазах журналиста. Горе — и чувство вины. Когда Саймон закончил свою исповедь, несколько минут все молчали. Судьба того человека, Тима, тоже теперь была в их руках.
Это было уже слишком…
Граница приближалась. Старый добрый железный занавес. Прямо среди полей — пустых, пожелтевших — стоял заброшенный таможенный пост и лежали старые мотки колючей проволоки. Но теперь границу представляла только блестящая стеклянная будка — совершенно пустая. Им даже не пришлось показывать паспорта.
Наконец Саймон заговорил:
— Но почему Нюрнберг? Почему мы встретились именно там?
Ангус объяснил, что они решили собраться все вместе в большом городе, где легко затеряться, рядом с границей Чешской Республики. Чтобы запутать того, кто может их преследовать.