— Пора вставать, — важно проговорил Роджер по-английски.
— Николас! Рад видеть тебя, старина! — добродушный толстяк консул расплылся в улыбке, завидев сэра Стивенсона.
Приятели пожали друг другу руки с видом двух заговорщиков.
— Этот пухлый и есть консул? Совершеннейший простачок! — левретка сразу забраковала чиновника.
Под низким потолком ресторана раскачивалась клетка с серым попугаем. Увидев вошедших, попугай расправил хохолок и хриплым басом сказал:
— Пирожки с ливером пожалуйте! — а немного подумав, добавил: — Вась, тебе жена звонит!
— Последний раз, Генри, мы виделись с тобой э-э… четвертого августа 2000 года, если не ошибаюсь, — молвил сэр Стивенсон. — На приёме по случаю столетия Елизаветы Анджелы Маргарет Боулз Лайон — королевы-матери.
— Не перестаю удивляться твоему педантизму! — рассмеялся консул. — А это что за очаровательные особы? Неужели ты решил податься в кинологи?
Собаки приосанились и заулыбались в восемьдесят четыре зуба на двоих.
— Вот, хотел порадовать сына, — лицо Николаса вдруг стало серьёзным, — ты же знаешь о его состоянии.
— Да, конечно, — Генри помрачнел. — Как проходит лечение?
— Кристофер плохо переносит процедуры…
— Понимаю. А Элизабет как?
— Держится. Она сильная.
Консул вздохнул и, помолчав минутку, предложил:
— Да что же мы всё на пороге стоим? Прошу к столу! Местному ресторанчику, конечно, далеко до изысканности французского, но вы, господин эстет, знаете мою слабость к русской кухне. Здешние блины с икрой — очень даже недурственны.
На губах Николаса заиграла улыбка — обезоруживающая и тёплая настолько, что, казалось, она способна растопить даже Антарктиду.
Собаки разместились у ног хозяина. Гордо, с прямыми спинами восседали они по обе стороны стула.
— Только подумай, мы оба работаем в России, а видимся раз в сто лет! Что привело тебя в здешние края на сей раз? Постой, не говори! Ты убил Бэрримора и пытаешься избавиться от его трупа!
— Не совсем. Всего лишь собираю материалы для новой книги.
— Что-нибудь наподобие «Влияния „Курочки Рябы“ на ход Первой мировой войны»? — добродушно расхохотался консул.
Попугай расправил крылья и негодующе заклекотал:
— Вась, тебе жена звонит!
— Как называется твой очередной шедевр, позволь полюбопытствовать?
— «Желание и любопытство — два глаза, магически преображающие мир», — процитировал своего великого однофамильца Николас. — «Особенности русской нецензурной лексики».
Брови консула поползли вверх.
— Но не подумай ничего дурного. Нецензурная лексика используется в книге исключительно в исследовательских и образовательных целях, — продолжал Николас. — Ведь как зачастую бывает? Слова, от которых краснеют старушки, а полицейские недоумённо поднимают брови, сами собой на язык наворачиваются. Претендовать на то, что мы таких слов не знаем, — лицемерие. А употреблять их — невежество. Куда лучше заменять их другими словами, эвфемизмами. Тебе интересно? По-моему, я увлёкся… — прервался Николас, отвлечённый подошедшим официантом.
С доведённым до автоматизма изяществом официант наполнил бокалы шампанским.
— Скажи, а тебе это зачем? — спросил Генри. — Ты здесь иностранец — тебя никто не оценит и не поблагодарит.
Некоторое время Николас задумчиво рассматривал почти пустую тарелку, в центре которой красовалось нечто подозрительно фиолетовое и резиновое на вид.
— Ты не поверишь, мне просто нравится то, чем я занимаюсь. Как говорил Роберт Льюис Стивенсон: «Суди о прожитом дне не по урожаю, который собрал, а по семенам, что посеял в этот день».
— Знаешь, а ведь я тебе где-то даже завидую, — грустно улыбнулся Генри. — Занимаешься любимым делом, путешествуешь… А я в вечном цейтноте. Да и люди, с которыми приходится общаться, отнюдь не деревенские бабушки и дедушки.
Перед собаками официант поставил по красивой мисочке. Предчувствие Собакевич сбылось на все сто процентов. На поверхности собачьего кушанья важно плавали икринки. Левретка торопливо сунула морду в миску и громко зачавкала.
— Послушай, Генри, я ведь не случайно взял с собой собак, — сменил тему сэр Стивенсон. — Ввоз животных в королевство строго воспрещён. А нам завтра вылетать…
— Какие проблемы, старина! Всё решим!
— Спасибо, Генри. Не представляешь, как я надеюсь на этих необыкновенных собачат. Ты бы видел, что они выделывали на птичьем рынке! Я почти уверен, что они поставят Кристофера на ноги. Знаешь, няня как-то читала ему одну сказку, кажется чешского писателя… Не помню его имени, про двух девочек, которые превратились в собак. С тех пор Крис всё просил купить ему этих самых собак из Праги. Я думал сначала, это просто очередная его прихоть. Но в последнее время он даже спал с этой книгой под подушкой… Я сразу понял, есть в этих русских собаках что-то особенное! Мне словно шестое чувство подсказало…
— А я бы ставил собакам памятники. Чтобы было, на что задрать лапку, — рассмеялся Генри.
— Слышала про чешского писателя?.. — шепнула Юлька.
— Угу, — Лада кивнула. — Нужно попробовать в этом разобраться…
— Вась, тебе жена звонит!
— Да подойдите же кто-нибудь к телефону! — блаженно щурясь и отдуваясь по окончании ужина, пошутил консул.
Звук, который следом издал попугай, подозрительно напомнил заливистый смех сэра Генри.
Сон № 3, словно борец сумо, навалился на Ладу тяжело и стремительно. Она стояла в центре оживлённого перекрёстка, а мимо на бешеной скорости неслись автомобили.
«Зачем я здесь?»