Остаётся ждать…
Кавказ. Лето 43‑го. Аэродром авиации флота «Ашкой-2»
Увиденное заставило старшего лейтенанта Александра Новика замереть с рыбьи приоткрытым ртом. Всякого и разного повидал он за два года войны, но такого…
На стальной струне тяги, протянувшейся от гнезда пилота до хвостового элерона «У-2», крутились и закручивались на жарком ветерке самые затрапезные портянки, но вышитые коричневатыми цветочками, словно виньетками по краям.
Саша беспомощно обернулся на Войткевича, но тот только развёл руками, расплываясь в улыбке, которая всегда в таких случаях окончательно теряла признаки воспитания. Совершенно босяцкая ухмылка, циничная донельзя, хоть сейчас за ухо в отделение веди.
— А что, миленько? Мелкобуржуазно так.
То, что по уставу и опыту должны были обматывать эти чудные обмотки, выглядывало из-под фюзеляжа «У-2» в косой предвечерней тени. Причём на беззащитно-маленьких загорелых ножках недоставало не только портянок.
Неисправимый Яков шумно шмыгнул носом, словно вздохнул, и даже облизнул сухие губы. Недоставало и манжет солдатских бриджей со штрипками, которые тут же, но на другой тяге, игриво вытанцовывали штанинами какой-то замысловатый фокстрот.
— Венера, вот конечности, раскраденные у тебя похотливыми богами, — патетически произнёс Войткевич, поддёргивая брюки и явно намереваясь присесть для более «углубленного» осмотра «достопримечательностей», но Саша успел подхватить его за шиворот трикотажной блузы.
Ноги тем временем, смущённо передёрнув кукольными пальчиками, окончательно втянулись в тень зелёного фюзеляжа. Через некоторое время с той, другой его стороны, из-под широкого, латанного жестью крыла объявилась и сама «Венера», впрочем, как обещали пожалуй что слишком изящные ножки, — мало соответствующая упитанному скульптурному идеалу Античности. Наглухо застёгивая ворот гимнастёрки, на них сердито полыхала карими глазами из-под разведённых на выпуклом лбу чёрных стриженых прядок совсем девчонка. Даже нагловатая ухмылка Войткевича едва не оплыла отцовским умилением.
Но, неистово одёргивая полы гимнастерки, словно их можно было натянуть и на хэбэшные рейтузы, к счастью, не видимые под крылом, звонко прикрикнула девчонка с нарочитой строгостью вчерашней выпускницы педучилища:
— Вы что тут шляетесь… ополченцы? — закончила она, поминутно переводя взгляд с пугающе гражданских мужиков, невесть как затесавшихся на военный аэродром, на свои недостижимые бриджи и обратно. — Я сейчас охрану вызову, — пообещала она прыгающими от досады губами: «Какие, к чёрту, “меры по задержанию” в рейтузах?!» Тем не менее, сведя бровки, — мол, совсем офонарели, — продолжила она в том же духе: — Хотите, чтобы вас шлёпнули на месте за проникновение на секретный объект?
И впрямь, обряжены были офицеры в такую хулиганскую солянку, что хоть сейчас начинай распекать за нерадение на воскреснике в поддержку детей испанских коммунистов. Что, в общем-то, так и было. Выбраны были эти, не самые шикарные туалеты на складе ветоши, недавно подведомственной Войткевичу на СРБ.
— Охрану не надо, — наконец обрёл дар речи Новик и даже приложился было ладонью к сломленному козырьку жениховского кепи. Но тут же отдернул руку, беспричинно рассердившись то ли на бойкую девчонку без штанов, то ли сам на себя, что стоит перед ней, как… «ополченец». И потому доложился, демонстрируя командную выучку: — Старший лейтенант Новик, разведка флота. Представьтесь, товарищ младший лейтенант.
Девчонка нахмурилась, но теперь, скорее, чтобы скрыть смущение, граничащее с отчаянием: «Ну-ка, рапортуй без штанов?!» — и потому, козырнув к пилотке, чуть визгливо, с вызовом, затараторила:
— Младший лейтенант Колодяжная, пилот 46‑го гвардейского полка ночных бомбардировщиков.
Девчонка, наверное, имела ещё что сказать, к примеру: «Обратите внимание, товарищи лихие разведчики, что, несмотря на малый рост и поджатый хвост, у меня медаль “За боевые заслуги” имеется на груди, которую, конечно, в более удобный момент я б подправила ватой в лифчик…» Но тут ревниво вклинился Войткевич:
— А звать-то тебя как, метеор? — поинтересовался он так простецки, что девушка растерялась:
— Тася. Таисия Николаевна…
— Да давай без батюшки, — приглашающим жестом поманил её Яков.
— А без батюшки только на сеновале! — раздалось сзади низким грудным голосом. Грубоватым, но волнующе обволакивающим. Этак, вполголоса, донецкие ведьмы с каторжным бесстыдством обсуждают скупость на утехи своих благоверных. Так что всякий поведётся постоять за совокупную мужицкую гордость.
Офицеры обернулись.
— Старшая откомандированных экипажей лейтенант Засохина.
Не бог весть какая крупная, но ладная и округлая какая-то, словно из глины лепленная, девица твёрдо смотрела на них серыми стальными глазами, чуть навыкате, словно заклёпки на броне.
— Извините, что сразу не доложилась, — безошибочно обратилась она к Новику, взяв в счёт аванса серьёзную складочку между бровей. — Нас предупредили, что вы сегодня прибудете. Да я тут по случаю с береговой охраной полаялась, — просто, как бытовую неурядицу, пояснила она. — Вчера ночью девчонки чуть ли не до полка на хвосте «фокке-вульф» притянули…
Между делом Засохина сдёрнула с тяги элерона солдатские бриджи.
— С лейтенантом Колодяжной, я так поняла, вы уже познакомились?
— Частично, — приподнялся на носки разношенных штиблет Войткевич, вызвав невольное приседание девушки под крыло и снова вогнав едва оправившегося от смущения лейтенанта в краску.
— Ты чего разлагаешь товарищей по оружию? — снисходительно хмыкнула на Якова Засохина и перебросила Колодяжной вожделенную часть туалета.
— Комбинезон забыла, — буркнула девчонка, исчезая за широкой лопастью хвостового оперения. — А у меня там масло подтекает. Жалко…
— Порток ей жалко. А Дашка, техник, где?
— Так за маслом и пошла.
— Ясно. — Посчитав вопрос исчерпанным, лейтенант Засохина вновь обернулась к разведчикам. — Задание нам обрисовали очень уж в общих чертах, я так думаю.
— Конечно, обсудим, — вьюном оказался у неё под боком Войткевич и деликатно подхватил под локоть. — Сразу же после кружечки ароматного грузинского чая «№ 1».
— Выброшу без парашюта, — многообещающе улыбнулась ему Засохина, сверкнув ладным рядком эмалево-белых зубов.
Новику осталось только обречённо покачать головой: «Чёрт его знает почему, но поставь перед Войткевичем даже фельдмаршала в юбке — от субординации останется одна фиговая формальность».
— Всё, прощай, фронтовая медицина, — с картинным потрясением стянул Яков со стриженой головы кепку. — Привет фронтовой авиации.
— В медсанбате, значит, уже напакостил, — процедила сквозь эмалевые зубы лейтенант, поправляя под пилоткой тщательно зачёсанный русый узел. — Точно, выброшу.