Валерий Емышев с Андреев Якушевым перебежками добирались до центрального входа. Уперлись в шикарную дверь, в такую и выстрелить — грех. Отворили и, никого не дожидаясь, заскочили в вестибюль. А рядом — никого из своих. Стрельба, вонь и смрад боя. На ходу соображали — куда путь держать? Понятно, что к Амину, но где он? Вобрали полную грудь воздуха, и — в преисподню. Якушев на бегу предупредил у дверей Шитова и Юру Паршина из группы Голубева, что коридор чист, а сам бросился по лестнице наверх. И крик его, адресованый Емышеву: «Что же они делают?»
А наши «Шилки» и действительно «делают» — бьют образцово по дворцу и показательно по своим. Знать, сигнал «отбой!» для них не прошел. В эту секунду лопнул разрыв. Долбежный удар пришелся в стену напротив — она засветилась ровной окружностью праздничного фейерверка. Андрей крикнул и упал. Как-то медленно упал, словно не торопясь. Тихо так отстранился и ушел, ушел, ушел — вниз по ступенькам и, обмякший, бесформленный, распластался на полу. Емышев бросился к нему и тут ощутил грубый удар в плечо. Автомат вывалился, рука провисла, куски мяса — наружу. Из распоротой плоти торчали кости, рубленные сикось-накось огородным частоколом. Свалился боец…
Из более чем пятидесяти человек, начавших штурм, на второй этаж поднялись только шестеро: Виктор Анисимов, Сергей Голов, Виктор Карпухин, Эвальд Козлов, Саша Плюснин и Яков Семенов. Затем к ним присоединились Александр Карелин и Нури Курбанов. Атака продолжалась.
«Громовцы» Гришин, Гуменный, Голов сбились группкой у двери коридора, который вел к комнатам второго этажа. Приготовились, перезарядили магазины. Огляделись — на подходе никого, а стало быть, тянуть нечего. Перед тем как вломиться, Голов метнул гранату, и Гришин с Гуменным дружненько, не толкаясь и не мешая друг другу, рванули вперед. Но случилась жутковатенькая незадача — головская «лимонка» боднулась с дверью и отскочила назад, прямехонько под ноги набегающих бойцов. Кто-то из них дико закричал, и все — врассыпную. Гришин укрылся за выступом в ожидании взрыва. И граната бахнула — разлюбезная, распроклятая — и отплевалась прыткими кристаллами, разя своего — Сергея Голова. Его буквально посекло осколками, потом их насчитали целых девять. Других миловала, но парнишек-«мусульман», которые напирали сзади, чуть-чуть царапнуло. Защитника же одного забила насмерть — у него снесло полчерепа.
В последующем Сергей Голов, очухавшись и приведя нервишки в порядок, осознает неловкую постыдность ранения собственной гранатой (как свидетельство недостаточной обученности, паниковатой дерзости и прочее, что невысоко характеризует профессионала), подчистит эпизод доблестной атаки и станет утверждать: было девять пулевых и осколочных ранений. Появившиеся ниоткуда пулевые ранения — это существенно важно: неумение оборачивается героикой, а неук — героем. Еще чуть-чуть, и Голов «официально» мог стать Героем. Его представляли к этому высокому званию. Что ни говорите, а иметь в покровителях заместителя председателя КГБ — просто замечательно: и служба чуть ли не патока, и легче было воспарить над остальными сотрудниками под его крылышком. В гору пойдет Сергей Голов, до выхода на пенсию за ним будут присматривать…
Неразберихи и путаницы было много, и чем ближе к телу президента, тем меньше оставалось конкурентов, «порешивших тирана». Виктор Карпухин в паре с Николаем Берлевым докатились тропой бесславия до немалых высот. Владимир Гришин вспомнит, как они вместе с Сашей Плюсниным дошли первыми до бара, где поверх стойки лежал убитый президент Афганистана. А вот Саша Плюснин по-особому вспомнит миг поставленной точки в выполнении приказа: «На второй этаж поднялись Карпухин, Берлев, Голов и Семенов…» Гришина, заметьте, нет. Как нет и Гуменного, Анисимова. И что-то ни единого солдата из «мусбата» боец Саша не вспомнил, без поддержки которых славные чекисты не дошли бы и до середины зала внизу. Но минуло четверть века, и распоясался боец Саша: «Нас было пятеро, и надо было действовать — идти дальше. Я выбил ногой стеклянную дверь и швырнул внутрь гранату. Оглушительный взрыв. Потом сразу же дикий, истошный, пронзительный женский крик: „Амин! Амин!..“ Заскочив в комнату, первой я увидел жену Амина (и где они только успели познакомиться? — Прим. авт.). Она громко рыдала, сидя над трупом диктатора. В том, что Хафизулла Амин был мертв, сомнений уже не было. В комнате было темно, мы посветили фонариками и убедились, что все — готов. Так уж вышло, что моя граната взорвалась в самой глубине маленькой комнаты, убив самого Амина, прятавшегося за своими бабами и детьми, и ранив его домочадцев».
Простим чекисту мужланскую удаль и слова, уроненные с хрипотцой в чекушечном застолье. «…Прятавшегося за своими бабами и детьми…» Он, Саша, точно не учился в Сорбонне, его жизненный путь начинался на заводе ЗИЛ — он сваривал железо. Рабочая закваска, знать, бессрочна, не выветриваема, как сладкий туман из брачной поры лейтенанта. Но отметим: чтобы пройти к бару, не надо было ногой дробить стекло двери — не было двери на пути захватчика. И второе. По рассказу Плюснина, граната взорвалась в глубине маленькой комнаты, в которой вместились «бабы да дети». В этой же комнатушке боец Саша обнаружил «нашу медсестру из бригады советских врачей, приставленную к диктатору после попытки его отравления». В замкнутом пространстве, в превеликой тесноте, осколки от взорвавшейся гранаты, оказывается, никого не настигли, не коснулись, не пометили и не прикончили. Только окровавленного, затравленного кровавого диктатора.
Пояснение для неискушенных. Разорвись граната «вокруг да около», вы знаете, сколько игл, шипов, колючек рассеется вокруг? Число осколков — до 1500 массой 0,05–0,3 грамма. Представляйте этот дьявольский посев. А Хафизулла Амин, принявший кончину, прикрытый только лишь трусами, был лицом и телом чистым и не тронутым огнищем горячего железа. Откуда этот несекрет? Докладываю. Военврач подполковник Велоят (с 1986 года — генерал), видевший тела Амина и его сыновей, жены министра культуры, делавший перевязки дочерям, поправляя неумело наложенные бинты после забот бойцов КГБ, утверждал всегда и неизменно, что все они были поражены пулевыми ранениями. Об этом он упомянул в своем докладе на международном симпозиуме «Медицина катастроф», проходившем в Италии. А запустили версию про «смерть диктатора от случайного попадания „Шилок“» по абсолютно понятным причинам. Так легче доживать отпущенный век исполнителям, и не так паскудны деяния других заинтересованных лиц — руководителей КГБ и его спецслужб. Можно списать «байку о гранате» и на патологическое бесчувствие. «На погосте живучи, всех не оплачешь», а уж история моей страны XX века — погост обширнейший.
Третье, не существенное: Сашу списали из органов в 1982 году в звании старшего лейтенанта. Не спрашиваю, за что — все равно приврут или откровенно солгут. Как и он сам солгал, рассказывая нам о диком, истошном женском крике: «Амин…» Кто хорошо знаком с традициями Востока, вам скажет — быть того не могло по определению. Одной из традиций язычества, с которыми борется ислам с момента своего возникновения, является оплакивание умершего, усердствование в показе печали своей и горести. Считается недопустимым, когда близкие родственники, страдающие от горя, громко кричат. По словам пророка, когда семья оплакивает усопшего, он мучается. В мусульманском учении терпение — это большая добродетель, и требуется терпеливо переносить случившееся горе. А потому есть серьезные основания не доверять «первоисточникам», которые слышали крики: «Амин, Амин…»