…Вскоре немецкие пушки и минометы прекратили огонь: комиссар Куклин с ребятами сделали положенное!.. Лично Михаил Сергеевич был дерзким и смелым воином. И десантники ему под стать. Полтора десятка истощенных советских лыжников вышли на поединок с тренированными, здоровыми, отоспавшимися в тепле батарейцами врага. Вышли, чтобы победить или умереть, спасая жизнь товарищей.
Иван Пепеляев выстрелами поджигал шалаши и сразил фашистского офицера. Иван Карасев подкрался к ездовым лошадям, порезал сбрую, гранатой подорвал повозки с минами. Иван Новиков сбивал прикладом прицельные устройства и телефоны. Потом быстро прикрепил к снарядным ящикам толовую шашку с запалом. Бикфордов шнур долго не загорался. Николай Сошин нашарил трофейную зажигалку – готово. Запас боевой – в воздух!
– Молодцы, Иваны! Не посрамили русского имени! – Комиссар Куклин звал ребят за собой. – Отход!
Пока фашистские артиллеристы опомнились, пока звали на помощь автоматчиков, красные десантники успели укрыться в сосняке и выйти на лыжню бригады.
* * *
Августовское солнце лило на землю тепло, и в его лучах темные избы Дягилева издали представлялись приветливыми и ухоженными. Мы свернули на твердый проселок, пересекли ручей, обросший тальником, и пологим скатом поднялись к первой избе. Только одна на всю деревню жилая. Остальные дома пусты. Закрыты ставни, перекрещены досками окна…
Мария Николаевна Афанасьева (по мужу Николаева) сидела за кустарным ткацким станком. Дорожки половые ткала из тряпичного рванья. Свежая картошка была рассыпана под лавкой и столом. На окнах беленькие занавески. С русской печи, загромоздившей пол-избы, смотрел на нас с Лидией Павловной Серебряковой, руководительницей красных следопытов Молвотицкой средней школы, остроглазый мальчонка лет семи. Убранство самое простое, говорящее о неприхотливости хозяйки.
Познакомились. Мария Николаевна когда-то была бригадиром в колхозе «Пролетарий». Ведь до войны в Дягилево было 107 дворов. А в войну…
– Пойдемте. Ступай, Лидуша! – Хозяйка знала Серебрякову еще комсомольским вожаком. Вышли на крылечко. Мария Николаевна указала заскорузлой от работы рукой на бугор, заросший лебедой.
– Щеберихой и Полой стояли наши. А у нас – немцы. Какая-то полверста делила. Что на немцев не попадало, то нам на головы… Что от немцев не долетало до наших, то опять-таки – на Дягилево. В один день пятьдесят семь человек порешил снаряд – хоронились в подвале. Накрыло, завалило – хоронить нечего. И мои все до единого… А муж Алексей Афанасьевич в болотах под Ленинградом сгинул…
– Как же вы? Так, одна на всю деревню?..
– Почему одна? – Мария Николаевна подняла с завалинки котенка, погладила. – А это не живая душа, что ль?.. Да и куда ехать?.. От своих некуда… Они тута, и мое место здеся… Грибы да ягоды, картошка своя, и в огороде кое-что выхаживаю. Пенсия маленькая. А силы не осталось. Дрова кому наколоть? Некому! Мужик из Великуши переправился, спасибо ему. Рубит сердобольный, в поту весь, а я думаю: «Чем расплатиться?» Бутылку не куплю – шиши в кафтане. На другое не способна, как в газету написать. Послала. Спасибо, мол, сказать человеку. Отослали обратно мне – за рубку дров благодарность не печатаем. Из Марева ответили, из района. А как же люди узнают, что не перевелись сердешные мужики, за так, по доброму сердцу, на беду откликаются?.. Добротой земля держится. Про нее, про доброту, по радио говорят часто. Офицеры-фронтовики наезжают сюда, на памятные места. Привечаю их. Так купили мне транзистор. Батарейки сели. Без вестей теперь нескладно выходит…
– Купим батарейки, тетя Маша! – заверила Серебрякова.
– А ты все комсомолочкой бегаешь, Лидуша!.. Бывало, все пешим да пешим от деревни до деревни… А если батарейки – спасибо скажу.
Закатное солнце красило ее седые, истонченные волосы и золотом кры́ло дряблое, морщинистое лицо. Она подпирала голову еще крепкой ладонью, опираясь локтем о стенку избы. Чудилось, что в ее фигуре, в пепельном взгляде собралась вся скорбь русских женщин, утративших на войне близких и родных.
– Говорите, десантники? – встрепенулась Мария Николаевна. Она опять устремила взгляд за ручей, на хвойные леса. – Шли они полем, как в мешок. Вокруг немецкие позиции… Пушки да машины с пулеметами. Сила сильная. Били по лыжникам – темными кочками застывали они на снегу. А над ручьем навес был – лен до войны просушивали, такой, с крышей. Утром немцы выгнали из деревни жителей свозить убитых. Боялись они – оттепель занялась…
Под навесом взрывом образовали яму. Мы подчистили ее. А почему под навесом?.. Потому что нашим из-за Полы не видно скопление людей. Очень мало десантников перебежало к своим в ту ночь через Щебериху… Говорили, и на вторую ночь пробивались, да в Ожеедах и Печищах полегли. И под Черной… Ягодники находили в лесу убитых даже летом. По форме узнавали: куртки на меху, которые не содрали почему-то немцы. Спалила ихние жизни война, спалила… Два дня от темна до темна возили деревенские с поля убитых десантников. Два дня…
Возвращались на большак с Лидией Павловной притихшими. У края ручья, оплетенного лозняком и высокой травой, задержались. Виднелся холмик и цветы на нем.
– Это наши красные следопыты… Тут был навес. Тут – десантники…
Правее, если смотреть от Дягилева на север, взгорок. На нем была батарея немцев. Ровики. Позиция. Ход сообщения. Все, как тогда, в войну, в сорок втором. Только края обвалились да трава по пояс. А еще правее у леса – окопы и бункера. И тоже нетронутые. Даже колючка осталась на кольях. И разбитые минометные трубы. И позеленевшие гильзы. Рваные каски. Все, как тогда, в сорок втором. А шел семьдесят седьмой!.. Только лен волнами изумруда и опала отзывался на легкий ветер. Совсем по-мирному, хоть и в соседстве со шрамами войны.
У своего жихаря стояла единственная жительница деревни Дягилево вдова солдата Мария Николаевна Николаева и махала рукой на прощание. Солнце, уходящее за горизонт, высвечивало ее редкие волосы, и казалось, что вокруг головы ее золотистое сияние…
В 1985 году в этих местах побывали Куклины – отец и сын, брат и племянник комиссара десантников М.С. Куклина. Встретились в Голикове со старым человеком Захаровым Егором Захаровичем. После войны работал в здешних краях избачом. Весной 1946 года шел из Корнева в Лунево. Попалось обширное поле на берегу Ладомирки. Остановился в изумлении:
– Как же тут пахать?!
Все поле было в небольших валунах. Пригляделся избач: поле усеяно человеческими черепами и костями, меховыми куртками, лыжами, палками. Где густо, где пореже…
Захаров попятился, обнажая голову. А кому собирать прах? Людей шугнула война: запустение!
Куклины навестили ту ниву. И сегодня она пустынна. Лишь высокие травы буйно красовались. Да яркие весенние цветы привлекали глаз. И пели в вышине жаворонки…
Над головой твоей, далекий
правнук мой,
Я в небе пролечу, как