Снова съехались. Оживленные шепотки. Покашливание. И Синельников чувствовал себя свободнее.
– Путь открыт, ребята! Кто пойдет к Булдыгину?.. Разве… – Не договорил! Ударили автоматы.
Выстрелы в ночной тишине обрушились громами. Немцы, охранявшие зимник, засели на деревьях и выследили разведку. Завязался бой. Стреляли по звукам и огневым вспышкам. Враг применял трассирующие пули, указывая своим цели. Бил он разрывными. Как указывает Виктор Иванович Медведев, бывший тогда в разведке на лесную дорогу, «немцы и финны сверху поливали перекрестным огнем парашютистов. С жестоким упорством достреливали раненых. Разрывные пули раздирали навылет тела…»
Командир разведгруппы В.Ф. Синельников послал предупредить Булдыгина, но гонца подстрелили на обочине дороги.
– Ребята, гранаты в ход! – приказал командир. Ахнули взрывы – эхо заполнило темный лес. Владимир Федорович полагал: звуки боя услышат в батальоне!.. Он решил штурмом взять тракт и вернуться на южную сторону, откуда пришли в это пекло.
Грохоту наделали много, но вырваться из ловушки не удалось: гибли люди.
В разведке был и помощник командира саперно-подрывного взвода Андрей Алексеевич Поносов. Смелый парень из Воткинска. Все рассказывал про свою мать, что осталась на улице Советской в доме 131. Он так часто поминал про это, что в памяти С.А. Суслова до сих пор держится адрес.
– Побегу, ребята, не скрываясь. Поняли? – Поносов повернул лыжи в сторону дороги. Он видел, что Синельникова ранило в ногу. Тот пока ходил от сосны к сосне, но с трудом. Кому-то нужно сообщить капитану о засаде.
– Отвлеку «кукушек» на себя. Поняли? А вы – ходу!.. Если что, матери напишите…
Размытые эхом долетели из-за дороги глухие разрывы гранат. Разведчики посчитали: «Товарищи штурмуют зимник!» Добежал-таки Поносов.
Но риск Андрея Алексеевича оправдался не во всем. Он рванулся под выстрелы, и враг сосредоточил внимание на нем. Но охранники не спускали глаз и с оставшихся. «Кукушки» не давали возможности поднять даже головы. Шевельнулся за сосной – выстрел!..
И парашютисты не зевали – не одну сосну очистили от снайперов неприятеля. Раненый немец свалился с дерева в снег, кричал, как ушибленный заяц, тонко и пронзительно. Мороз по коже!
– Товарищ командир, сил моих нету слушать! – Десантник Михаил Плаксин потеребил Синельникова за рукав. – Перевязать бы…
– Пусть верещит! – сердито одернул Плаксина младший лейтенант и заскрипел зубами, поглаживая раненую ногу. – Свою башку не подставляйте!»
Сестра Плаксина Лидия Васильевна пишет из города Лузы Кировской области:
«Горько думать: два брата ушло на войну, как в воду канули. Ни весточки, ни словца. И где могилы – поди узнай!.. Старший брат Василий как ушел в 39-м, так и остался где-то под Могилевом. Через десять лет случайно встретился однополчанин. Говорил: «Вася в разведку пошел в сорок первом и нарвался на мину – в прах! Похоронки тогда писать некогда было…»
Семья у нас крестьянская, честная, работящая. И Миша, второй брат, был удалой на работу. Поблажек себе не давал. Призвали на фронт в ноябре 1941 года, повестку принесли на лесозаготовки, деревья валил… Из-под Москвы письмо было, в январе 1942 года. И частушку Миша прислал. Мол, сам сложил: «Все ходил я в чисто поле и любил поработать, видно, чуяло сердечко, что мне дома не бывать». И приписка: «Ну, сестрица Лидия, гуляй за себя и за меня, но честно!»
А с Мишей рядом был наш односельчанин Плаксин Александр Федорович. В конце зимы сорок второго прислал домой весточку, в госпиталь, дескать, попал, а Мишуху оставил живым-невредимым. А дальше – глухая ночь. На все сорок лет… У Миши теперь целая дюжина племянников – да он не услышит их, не порадуется. Будь проклята, война!»
А тогда, с рассветом, фашисты обзавелись пулеметом, и положение разведчиков крайне осложнилось.
«Каким-то манером нам все же удалось оторваться от противника. Затаились в маленьком ельнике, – вспоминает С.А. Суслов. – Дожидались Поносова. Надеялись, что жив. Возможно, добежал до батальона, приведет помощь, принесет азимут на выход. Звуки ночного боя обнадеживали нас…
Передышка в чаще была очень кстати – ухлестались за ночь на лыжах, изнервничались до предела в беготне под выстрелами.
Тишь да гладь, как говорится. За дорогой виднелась прогалина с черными плешинами. Там уже прыгали грачи. Суслов очень подивился: только что утихла пальба, а птица тут как тут.
Владимир Федорович Синельников перетягивал ремнем раненую ногу, приспосабливал еловую палку вместо костыля.
– Батальон явно отошел от дороги. – Командир кривился от боли, прислушивался, оглядывался. – Одним придется рассчитываться с фашистами!
Парашютисты согласились с младшим лейтенантом. О выходе к своим без приказа – дело происходило, пожалуй, не так уже далеко от передовой линии фронта – никто не заикнулся. Они усвоили твердо свое предназначение: бить захватчиков! Мысли были только о нападении на фашистов.
– Фрицы! – закричал часовой.
И вовремя, метрах в семидесяти от парашютистов показались немецкие солдаты. Шли они осторожно, из-за деревьев выглядывали робко, редкой цепью обкладывали десантников. Разведчики Синельникова стреляли прицельно. Вражеский строй начал огибать их укрытие. Лыжники усилили огонь. В ход пошли гранаты. Командир сшиб из винтовки фашистского офицера – наземь скатилась мохнатая шапка. Поддерживая себя самодельным костылем, Синельников поднялся и закричал:
– Комсомольцы, вперед! – Попрыгал навстречу вражескому огню.
Разведчики подхватились – за ним. Кто не мог подняться из-за ранения, те стреляли, лежа в снегу.
И немцы, потеряв своего командира, попятились. Сбоку от дороги хлестнул длинной очередью фашистский пулеметчик. Парашютистам снова пришлось укрываться за деревьями. Весь день прошел во взаимной охоте».
«На склоне дня младший лейтенант В.Ф. Синельников разбил оставшихся лыжников на звенья. Старшим назвал азимут.
– А тебе, Михаил, вести на север раненых, к болоту Невий Мох, – приказал он Плаксину.
Простились ребята и украдкой покидали место боев возле зимника из Демянска, – пишет С.А. Суслов. – К вечеру в нашем звене осталось четверо. Недалеко от дороги в бурю свалило ветром кривую сосну. Под корнями ее, в ямке, оборудовали боевую ячейку. На двоих с сержантом Петром Егоровичем Сидоровым у нас было шесть гранат и автомат с запасом патронов. Мы решили не удаляться от места прорыва, надеясь, что батальон ночью вновь пойдет через дорогу.
На зимнике было оживленно: двигались автомашины, проходили группы вражеских солдат, прочадил танк, оставив в сосняке грохот и вонь отработки. Пробегали легковушки, камуфлированные черным и белым. Так и чесались руки швырнуть в них гранату. Ребята из взвода связи, каким-то чудом оказавшиеся в соседстве, метрах в двадцати пяти от нас, сигналили: «Рванем!» Четверо против целой своры – пустой риск. Однако дождались своего часа.