Перед ней стояло создание древнее, как горы, чужое, непознаваемое.
Ей хотелось немедленно схватить карандаш, чтобы зарисовать его поворот головы, блеск в хищных глазах, контур нечеловеческого тела, но она не была уверена, что сможет передать ощущение опасности, исходящее от него, несовместимости себя и его в этом мире.
— Кто же ты на самом деле, Иноканоан? — прошептала Паула, глядя на него.
— Иноканоан — это брат Соломеи, юноша, создающий Иллюзии. А я — Лигамент. Один из первых. Тот, кого создавал Основатель.
Звуки его голоса вызывали в воображении Паулы яркие ассоциации: шелест песка, текущего по каменным ступеням древнего здания, шорох лапок скарабеев, бегущих по плитам египетских пирамид, треск крыльев саранчи, тучей взлетающей над безжизненной равниной.
— Нас было восемь. Молох — создатель лудэра. И-Хё-Дён, тот, кого потом назвали нософоросом, Сокр — отец асиман и леарджини, Урм — повелитель лугата, Умертвь — мать даханавар, Сумеречный Волк — Форлок — предок оборотней, Шип — благодаря ему появились тхорнисхи и я — Лигамент.
— Почему ты рассказываешь мне об этом? — спросила девушка, судорожно сжимая в руке карандаш.
Он взял стул, придвинул его ближе к Пауле, и она увидела, что у этого существа два сустава в середине руки вместо одного, а пальцы гораздо длиннее, чем у человека.
С первого взгляда его движения были такими же, как у людей, и в то же время казались более плавными и стремительными. Лигамент сел.
— Мне скучно. Соломеи больше нет. Она единственная, кто связывал меня с этой реальностью. Я придумал юношу Иноканоана, у которого есть сестра, и так поверил в нее, что мне казалось, будто она есть и у меня. Теперь ее нет, и мой мир стал очень неустойчивым. — Он замолчал, глянул искоса на девушку и велел: — Рисуй. Ты же хочешь рисовать.
И когда Паула склонилась над альбомом, перенося в него черты невероятного собеседника, продолжил:
— Я никогда больше не создам никого, подобного ей. Большую часть своих сил я тратил на постоянное поддержание двух иллюзий — ее и своего человеческого образа. Но когда произошло столкновение с Основателем, не смог удержать обе, только свою. И она навсегда ушла, развеялась в ничто, в пустоту… Я виноват в ее гибели. — Он замолчал, и в его нечеловеческих глазах мелькнула человеческая боль. — А ты такая же юная, любопытная, живая, смелая. Ты почти часть меня, так же как и она. Ты тоже мое творение. Очень давно… я создавал таких, как ты, — фэри.
Девушке хотелось спросить о многом, обо всем, вопросов было столько, что она чувствовала: задаст один, и он потянет за собой бесконечную цепочку.
— Что стало с остальными созданиями Основателя?
— Их убили собственные дети — кровные братья, подобные тебе. Умертвили, усыпили, парализовали.
— Но почему?!
— Боги должны выглядеть как люди, — наверное, он улыбнулся, Пауле почудилась горькая усмешка в его голосе. — Иначе их будут бояться и ненавидеть. А нам были нужны ваша любовь и доверие. У нософороса никогда не было учеников, а я, как ты знаешь, прекрасно умею создавать фантасмагории.
Паула рисовала, бросая быстрые, цепкие взгляды на его лицо, слушала, и шорох грифеля по бумаге казался продолжением шелестящего голоса Лигамента. И все новые и новые вопросы и предположения теснились в ее голове.
— Я знаю о том, что кланы были разделены. Мы говорили об этом с Леонардо и Кристофом, но я не могла понять, как это произошло. Как это вообще возможно сделать?
— Это было самое начало. Хаос. Мы сами создавали историю. — Лигамент прищурился, явно наслаждаясь воспоминаниями. — Мы обращали людей и учили их только одной стороне магии. Убивали тех, у кого проявлялась другая. Устраивали войны, во время которых гибли те, кто знал о разделении. Уничтожали документы.
Он склонил голову набок и еще сильнее стал похож на хищную птицу.
— Мне было легче остальных. Я создавал иллюзии. Привлекательный, талантливый юноша-фэриартос находит не менее талантливую девушку с прекрасным голосом и обращает ее, затем отыскивает другого юношу, и еще одного… Вместе они создают произведения искусства, совершенствуются в магии. Время идет, создатель клана фэри погибает, его место занимает другой. А в то же время где-то недалеко существует еще одна семья — странных детей лигаментиа. И никому в голову не приходит, что они фактически одно целое.
Он замолчал, ожидая от Паулы ответной реакции.
— Понимаю, — сказала она, на миг отрываясь от рисунка, — но другие не могли создавать столь правдоподобные иллюзии.
— Они могли лгать, — в его голосе снова прошелестела улыбка, рука с длинными пальцами чуть шевельнулась. — И уничтожать тех, кто знал лишнее.
Фэри нахмурилась, новые вопросы уже теснились в ее голове.
— Но ведь у каждого клана был свой мир. Как стало возможно разделить их?
— Они все еще едины, хотя проникающие в них не видят другую часть. Она остается за пределами их органов чувств.
— Но зачем это было нужно? Так усложнять все?
— Такова была воля гин-чи-най. Основателя больше не существовало. Он растворился в нас, в нашей крови и в нашей силе. А его сородичи говорили со мной. Их желания, мысли приходили ко мне через мой мир в виде образов. Они чувствовали свою вину перед людьми за то, что не смогли сдержать чудовище, проникшее сюда, и пытались как можно дольше оттянуть его возрождение.
Он неожиданно поднялся все тем же стремительным, плавным движением, прошелся по комнате, и Пауле показалось, что Лигамент наслаждается, сбросив с себя образ Иноканоана.
— Во мне, так же как и в нософоросе, заключена изначальная сила Основателя, — сказал он, останавливаясь возле окна, — не разбавленная человеческой кровью и плотью. Если бы уцелели все первые создания Атума, мы изгнали бы его гораздо проще, почти без усилий.
— Ты думаешь, он предвидел это? — спросила фэри.
Лигамент вернулся на прежнее место и снова опустился на стул.
— Быть может, знал. Или предчувствовал. Я никогда не общался с ним близко. Постарался уйти как можно быстрее. А вот Молох, Урм и Сокр оставались рядом с ним до того мгновения, пока он не перестал существовать. Им нравилась власть, которую они получили, нравилось обращать людей, нравился их страх.
Он замолчал, глядя в пустоту над головой Паулы и вспоминая те давние времена.
А Фэри рисовала теперь его руки, хищные и очень выразительные.
— Но если ты и нософорос обладали той изначальной силой, почему вы не попытались уничтожить Основателя, когда он был еще безопасен. Да, я помню, что его дух неуничтожим, но…
Он пожал плечами:
— А почему фэриартос, наделенные способностью менять реальность, не сделали так, чтобы Основатель никогда не появился в этом мире? Или погиб, испепеленный собственной силой? Никогда не родился Вивиан, или Вольфгер не встретил его во время своего побега?