Орлов шагал рядом с Шульгиным. Широкий орловский лоб блестел на солнце. Глаза скрылись в прищуре.
— Слышал, слышал… Крепко достал тебя начальник. Демагогами обозвал, — Орлов коротко рассмеялся, язвительно продекламировал:
Он стратег
И даже тактик,
Словом, спец!
Сила воли,
Плюс характер.
Мо-ло-де-е-ец!..
Добавил серьезно:
— А ведь зарежет всем наградные. Будем носить ордена из г…на.
Шульгин упрямо взмахнул головой:
— Ничего… Останутся воспоминания, да такие, что подороже орденов. На таких высотах становится ясно, настоящий ты человек или так — видимость одна.
Шульгин улыбнулся, и Орлов также легко заулыбался ему в ответ.
— Да уж, ордена за подвиги нам не светят. Зато совесть чистая, это уж точно… А как руки чешутся, зубы чьи-то посчитать…
Орлов усмехнулся в смоляные усы:
— Приложился бы я к сытым физиономиям. Все эти политотделы вот уже где сидят, — Орлов рубанул ладонью по заросшей черной щетиной шее.
— Армейские чиновники, — Орлов раздраженно сжал кулак. — Кому нужна такая тьма трепачей? Армии нужны трепачи? Ладно, вот ты, мой заместитель, ты непосредственно работаешь с людьми, я тебя за себя оставить могу. Я бы вообще эту приставку «по политической части» снял бы вообще, к едрени… Ты мой заместитель по всем вопросам. Тебе можно все поручить. А сколько над тобой начальников-политотдельцев. Если считать их от батальона и дальше по армии, округу и до самой Москвы. Это же целая армия наберется. Ведь они же с людьми не работают. Они же только контролируют, инспектируют, проверяют. Птицы высокого полета. Ладно, если бы они решали проблемы своего недюжинного масштаба… Но они же проблем наших не знают вообще, а если и знают, то ничего не собираются делать.
Шульгин горько улыбнулся:
— Время сейчас такое. Мы у них под колпаком. Не только армия, вся страна под колпаком. И сделать ничего нельзя. Может, когда-нибудь найдется кто-нибудь на самом верху — добрый человек…
Орлов усмехнулся:
— Да уж… Найдется… Дождешься… Дождешься, пока всех не передушат, таких, как ты…
— Это кого передушат? — неожиданно раздался за спиной раскатистый голос Булочки. — Это нашего-то замполита задушат?
Старшина рассмеялся, откинул голову назад. Черная прядь волос с проседью взметнулась вверх.
— Руки у них уже не те… Устали душить. Силы уже не те. Вырождается настоящая большевистская порода. Проходит, кажется, их время. Одно могу сказать точно, быть тебе, Шульгин, пока что вечным лейтенантом. В нашей армии тебе хода нет…
Старшина хмыкнул невесело и горько.
Орлов тронул Шульгина за плечо.
— Слушай, Андрей, будь ты с этими чиновниками дипломатом. Сам же сказал, время сейчас такое. Ну, и нацепи маску с идиотской улыбкой. Всем доволен. Ничего плохого не замечаю. Все вокруг замечательно! Слушаюсь! Так точно! Будет сделано! Поверь моему опыту, — Орлов сплюнул, — начальство любит блаженных.
Булочка тоже хлопнул Шульгина по бронежилету, подмигнул:
— Это точно! Умников у нас не любят. А дуракам везде у нас дорога! У нас же страна дураков… Дурак дураком погоняет… Под дурака надо косить, замполит. В целях маскировки… Петухом кукарекать, как Суворов при царском дворе. Ты, замполит, не переживай…
Булочка хохотнул, топнул сапогом по тропе:
— Нас голыми руками не возьмешь! Мы же пионеры, дипломаты на веревочках…
Булочка боднул Шульгина головой в плечо.
Шульгин улыбнулся, растаяла складка между бровей.
— Что-то я не пойму? Вы меня утешаете, что ли? Вы меня воспитываете?.. Кто кого должен воспитывать? Что я сам не знаю… Нужна эта идиотская маска и голова, как у китайского болванчика, чтобы согласно кивать всему. Прекрасно понимаю…
Шульгин скорчил нелепую преданную физиономию. Закивал подбородком. Вытянул шею из плеч.
— Как ваше здоровье, ше-еф? Эти цветы я вырастил собственными руками, ше-е-еф!..
Шульгин брезгливо скривил губы.
— У нашего времени нет лица. Одна только маска. А мне очень хочется сохранить лицо. А тому, кто вот так блаженно кивает головой, хочется плюнуть в слащавую морду.
Всклокоченные рыжие шапки плыли впереди них. Тряслись жиденькие похудевшие вещмешки. Качались вороненые стволы. На провалившихся солдатских щеках пробилась щетина, стариковская, сизая. Солдаты покачивались балансируя, выбрасывали в стороны руки. С трудом выпрямляли ослабевшие колени. Сказывались голодные деньки.
Даже Шульгин изредка прикрывал глаза и минуту-другую скользил в сонной полудреме.
Орлов с тревогой поглядывал на свою притихшую «Метель».
После взятия «Зуба», после неудержимого порыва, на который ушли последние силы, двигались сейчас по козьей тропе истощенные тени с тяжелой ношей на худых плечах. Шли затылок в затылок неуверенными шагами. И каждый видел у другого выступающие бугорки позвонков на шее. И тонкие посиневшие запястья, торчащие из широких рукавов. И дрожащие от напряжения колени.
Нащупывали солдаты в карманах жалкие крошки от сухарей. Слизывали их с грязных ладоней. С досадой плевались тягучей слюной и с тоскою поглядывали на синее небо.
Не верилось, что нельзя было сбросить с этого чистого безоблачного неба хоть по одному сухому пайку на десятерых. Не верилось. А небо оставалось безучастным к их мольбам.
Орлов несколько раз выходил на связь. Требовал сухой паек. Но каждый раз ему раздраженно отвечали, что рисковать больше «вертушками» нет возможности, что и так сбито две машины, что одна «вертушка» стоит около миллиона рублей, то есть дороже пайка для орловской роты в сотни тысяч раз. Словом, будет хлеб тогда, когда они дойдут до нормальной посадочной площадки.
А до нормальной площадки были целые сутки перехода. Неимоверного по трудности перехода через то самое ущелье, по которому камень падает медленно, дробясь на куски, и лень смотреть на его бесконечный полет.
Орлов опять поставил Шульгина в прикрытие. Подтягивать отстающих, выбивающихся из сил солдат.
Рядом с Шульгиным по-прежнему держались неразлучные Матиевский и Богунов.
Поругивались вполголоса.
— Знаю подходящую сказку, — Матиевский устало взмахнул рукой. — Поучительная история. Слушай, сержант. Летела как-то птица Симург с одним хлопцем на шее. А хлопец, хоть и из сказки, был очень хозяйственным. Вез он при себе пару корзин с мясом.
Богунов кивнул головой:
— Я теперь люблю сказки про жратву. Давай про жратву, Серега…
Матиевский скосил глазами.