Матиевский пожал плечами.
— Льготы нам, возможно, дадут. Но, скорее всего, они будут такими же, как и эта палатка.
Матиевский неожиданно улыбнулся:
— Хотите, анекдот расскажу?
Шульгин молча смотрел в глубину палатки.
Матиевский наклонил белобрысую голову, прищурил глаза.
— Зашел «афганец» в парикмахерскую. Стригут его. Парикмахер задает вопрос: «Как там дела, в Афганистане?» «Афганец» отвечает: «Ничего… Стабилизируются». Брадобрей через пять минут тот же вопрос: «Как там дела, в Афганистане?» «Афганец» опять отвечает: «Стабилизируются». Цирюльник, будто глухой, через минуту тот же вопрос. «Афганец» так же: «Стабилизируются». Постриг этот мастер «афганца». Тот спрашивает: «А почему вы мне задавали один и тот же вопрос?» Цирюльник отвечает: «Вы знаете, когда вы говорили, что там, в Афганистане, все стабилизируется — у вас волосы дыбом вставали. Просто так легче было их стричь».
Кто-то над ухом Матиевского коротко хохотнул.
Богунов, откинув голову, показал крупные зубы:
— Ну, заснуть невозможно от твоего трепа, Серега. Большим политиком станешь, депутатом каким-нибудь, — Богунов зевнул, — а вообще, пора уже просто набить всем морды… Всем этим идейным и грамотным… вождям нашим…
И Богунов опять уткнулся носом в колени.
Шульгин выбрался из солдатской палатки и долго еще бродил вокруг под начавшимся дождем по раскисшей весенней земле. Проверял выставленные посты. Слова Матиевского не выходили из головы. Горели огнем щеки.
Из солдатской палатки доносился болезненный кашель, короткие стоны, всхлипы. На какое-то время вдруг поднялся под брезентовым пологом неясный гневный ропот, свист, грубая возня, и опять кашель и дрожащий храп…
Смутная тень метнулась от солдатской палатки. Согнутая фигурка поспешно нырнула в офицерскую палатку, и тут же раздался бесцеремонно громкий раздраженный голос. Андрей зашел в офицерскую палатку, и, как и предполагал, столкнулся с начальником политотдела.
— Шульгин, — засвистел угрожающе низкий сиплый голос, — до каких пор это будет продолжаться?
— Что случилось? — Андрей спросил спокойно и равнодушно.
— Солдаты нарушают все пожарные инструкции. Безобразие. Каждый второй курит там, в палатке, — начальник политотдела возмущенно размахивал руками, сжимая в ладонях увесистый темный предмет.
— Люди распоясаны, разболтаны до предела. Они неуправляемы. Я потребовал прекратить курение… — голос начальника политотдела оборвался.
— Я потребовал, и вот… В меня швырнули сапогом, — подполковник Замятин сунул Андрею в руки грязный кирзовый сапог.
— Я уже не говорю, что меня освистали… Грубо обложили матом… Это неуправляемое стадо скотов, а не солдаты.
Начальника политотдела трясло от негодования.
Плечи выплясывали крупной дрожью.
— Я приказываю, лейтенант Шульгин, тщательно разобраться, найти виновных и немедленно доложить мне. Кстати, на сапоге может быть написана фамилия, — он брезгливо посмотрел на грязную кирзу.
Андрей равнодушно пожал плечами:
— Солдаты курят в палатке потому, что физически не могут из нее выйти. Вы сами пробовали, товарищ подполковник, сделать внутри палатки хоть один шаг? Это невозможное дело. Да и курить вне палатки — значит, получить пулю в лоб. Для опытного снайпера пустить пулю на огонек сигареты — секундное дело. Более-менее военному человеку это должно быть понятно.
Шульгин опустил голову.
— Я тоже был недавно в солдатской палатке. Но я увидел и понял там совершенно другое…
— Товарищ лейтенант, вы, я вижу, не понимаете всей серьезности момента. Политическому работнику нанесли оскорбление действием. Вы понимаете, что это такое?
— Понимаю, — Андрей устало вздохнул, — это террористическая акция против ответственного работника советской власти…
— Что-о?..
— Да так… Вспоминается терминология сталинского времени…
— Что это вы несете?.. Вы отдаете себе отчет? Вы что, сошли с ума, лейтенант Шульгин!
— Возможно, — Андрей пожал плечами. — Очень даже возможно… Я стал бы вторым сшедшим с ума на этой операции…
Внутри сапога на матерчатом ушке, действительно, расплывалась фамилия. Андрей высветил ее спичкой — Богунов. Усмехнулся, подумал про себя: «Кажется, этот парень уже начал бить морды вождям… Слово с делом не расходятся…».
Шульгин передал через солдат сапог владельцу. Задумался…
Сколько таких ребят с обнаженными нервами скоро окажутся в Союзе. Здесь они в соломенном пучке рядом друг с другом. А там воины-одиночки начнут новую беспощадную и уже неравную для них войну. И, кто знает, какая война для них окажется труднее.
Утром первым же вертолетом начальник политотдела подполковник Замятин и командир части подполковник Сидорчук со всей штабной свитой вылетели в полк. Командование операцией передали только что прибывшему с «большого хозяйства» начальнику штаба майору Рыкову. Перед отлетом начальник политотдела не забыл передать, чтобы Шульгин о результатах расследования доложил ему лично немедленно по прибытию в полк. И даже в вертолете, отрешившись от перенесенных неудобств прошедшей операции, все еще продолжал удивляться, насколько могут быть неблагодарны люди, в нужды которых он так тщательно вникал.
— Кто бежит первым с тонущего корабля? A-а? Кто-о, я вас спрашиваю? Крысы! Вот! — Богунов, не спеша, снаряжал вещевой мешок, набивая его патронами и сухим пайком.
— Среди эвакуированных, — громко комментировал события Матиевский, — оказался хозяйственный взвод в полном составе. В отлетающие вертолеты поместился также фактически весь штабной корпус файзабадского полка. Мест для больных практически не осталось.
— А по шапке схлопотать не боисся? За критику начальства, — хохотнули в солдатских рядах. — И-ишь, куда целится, снайпер?
— Да, уж, — крякнул Матиевский. — О начальстве, как о покойниках… только хорошее. И вообще, русский человек, когда взирает на высокое начальство, только шапку теряет.
— Кстати, товарищ лейтенант, — смущенно пожал плечами Богунов, — спасибо, что вернули сапог. Он у меня неожиданно потерялся.
Шульгин пожал плечами:
— Русский человек иногда и сапоги теряет, не только шапки.
— Точно, точно! Э-эх!.. Продолжается наша операция, — сказал Матиевский и вдруг пропел фальшиво:
Ведь в Файзабаде водятся шпионы,
Которых я пока что не нашел…
Старшина озабоченно махал руками перед грудой банок с тушенкой и кашами.
— Во-от… Посмотрите только. Навалили пайка. И за прошлую неделю выдали и на пять дней вперед. То с голоду пухли, то каши теперь выше крыши. Что с ней делать? Куда ее девать? Это же по три десятка банок на человека! Офонареть можно…