Радости нет предела, когда видишь бесчисленные отряды Красной Армии, ее бойцов и командиров, прекрасно вооруженных, тепло одетых, когда видишь нашу могучую боевую технику. Мы это знаем по себе, и поэтому невольно хочется еще раз сказать спасибо нашему народу, заботящемуся о своей армии и флоте, не жалеющему сил своих для обеспечения победы.
Верочка, жду ваших фотокарточек. Мне очень хочется видеть Азочку».
1 мая. «Вот сегодня Первое мая. Как этот день не похож на день 1 мая 1941 года! Кто думал, что через год будем встречать этот великий праздник в военных условиях?! Я надеюсь, что 1 Мая 1943 года войны уже не будет, и если мы уцелеем, то обязательно праздник отгуляем так, как никогда. С компенсацией потерянного!
Верочка, как догадываешься из письма, я здоров и нахожусь на своем боевом посту. Гоняем фрицев, не допускаем к нашим объектам, и все идет привычно, буднично.
Удивительное дело эта привычка! Оказывается, можно привыкнуть даже к черту. Понимаешь, что получается? На тебя фриц бросает бомбы по 500 кг, они рвутся в воде (конечно, на почтительном расстоянии), при этом глушится масса кефали. Не успевает окончиться бой, как отваливает шлюпка и подбирается в большом количестве свеженькая высококачественная рыбка, и мы на несколько дней обеспечены сытным обедом. Вообще (и без рыбы) мы обеспечены исключительно хорошо, но полакомиться свеженькой кефалью никто не против…»
8 мая. «Здравствуй, родная Верочка!
Как можешь понять, я еще невредим. Время жаркое и напряженное, и ты прости, что мало пишу. Я знаю, что тебе очень тяжело не получать письма, но поверь, что поесть даже некогда. Надеюсь, что все пройдет благополучно. Пиши о себе, как растет Азочка».
10 мая. «Милая, родная моя! Поздравляю с днем рождения!
…Я пишу письмо под звуки музыки концерта из Москвы, и меня невольно одолевают мысли и воспоминания о прошлом. Воспоминания воскрешают все, и не верится, что было когда-то так хорошо жить на свете.
Я вообще очень переменился во всем. Если встретимся, то не сразу узнаешь. Только не бойся, не в худшую сторону, а кое-что военное, надеюсь, с окончанием войны пройдет.
У меня даже вкусы на погоду изменились. Если я раньше восхищался лунными ночами, то теперь я их терпеть не могу и предпочитаю самые темные. Если я любил ясные, безоблачные дни, то теперь мне нравятся только пасмурные или облачные, с высокими перистыми облаками.
Я, конечно, зачерствел, огрубел, но это все пройдет. Но в этом нет ничего особенного: ведь я вот уже ровно девять месяцев нахожусь в условиях, тебе известных, и никаких изменений. Дни идут, как штампованные.
Верочка, я с нетерпением жду фотокарточку нашей дочурки, мне очень хочется посмотреть, какая она есть. Пиши о ней и о себе. От тебя писем пока нет. Я тоже немного задержался с письмами и 10 дней, наверное, не писал, но в этом не моя вина, и ты мне простишь».
14 мая. «…Получил пять твоих писем. Бесконечно рад. Получил также и фотокарточку дочурки. Дочурка наша настоящая цыганочка, и имя ей, оказывается, подходит».
18 мая. «…Прости, что так скупо и мало пишу. Вина не моя. Если останусь жив, то потом лучше все расскажу, а сейчас о себе даже нечего писать. Живем мы неплохо, даже хорошо. Спим более или менее нормально — часов 6 в сутки. Белье мне стирают в прачечной, так что в этом заботы у меня нет. Я получил некоторые сведения о нашей квартире. Если так же будут обстоять дела, как обстояли до этого, т. е. фрицы не разбомбят наши дома и никогда не смогут прорваться в наш город (чего, надеюсь, никогда не будет) и я буду цел и невредим в этой жесточайшей битве, то с окончанием войны мы найдем все в целости и сохранности. Наша квартира, как и все остальные, опечатана до окончания боевых действий.
…Нашей дочке, если смотреть на фотокарточку, можно с уверенностью дать годик, а не четыре с половиной месяца. Я очень поражен, что у нее такие длинные косульки. Ты, Верунчик, рано начинаешь «издеваться» над дочуркой. В четыре с половиной месяца ты ей такие огромные банты ввязываешь в волосики. Ей же тяжело от такой тяжести.
Фото нашей дочурки очень похоже на мое, когда меня фотографировали в три месяца. Тогда меня называли «жучок». Такая же и наша дочурка. Ее можно назвать «галчонок».
23 мая. «Здравствуйте, Верунчик и Аня!
Простите, что я не пишу вам письма по отдельности, а пишу, как говорят, «оптом». Я пишу так нерегулярно по вине отсутствия времени. Письма я пишу только ночью, но и это трудно. Днем же совсем нет возможности.
…У вас уверенность, что несколько месяцев пройдет и враг будет истреблен полностью, а поэтому можно уже возвращаться спокойно даже в такие города, которые находятся вблизи районов боевых действий, или даже в города, которые можно назвать словом «город-фронт».
Не торопитесь, не старайтесь много ездить и загромождать транспорт, который так необходим для военных надобностей. Подождите еще немного, и вот когда враг будет истреблен, а это будет действительно скоро, тогда весь народ возвратится в свои города и села, тогда и мне тоже представится возможность (какое счастье!) поехать за вами.
А сейчас пока — терпение. Терпение — символ победы».
25 мая. «…Уж больно ты загрустила. Конечно, основания для этого есть, но это не значит, что надо падать духом. Время тяжелое, обстановка напряженная, много наших людей гибнет во имя защиты нашей страны, во имя сохранения свободы и независимости наших детей, будущих поколений.
Разве не честь, если человек гибнет, но смертью своей обеспечит счастливое будущее? Может, и мне придется погибнуть. Разве я застрахован от этого? Конечно нет. Человек все равно смертен. Бессмертных нет. Дело все во времени. Одного смерть забирает с собой раньше, другого позже. Так что какая разница — умереть от старости или от снаряда или бомбы. Конечно, если человек умирает в старости, то он к этому времени многое сделал для поколений, а если погибнуть в расцвете сил и здоровья, ничего не успев сделать, то, конечно, становится обидно.
Все же будем надеяться, что смерть от меня находится далеко, и я надеюсь увидеть вас. Но уж если погибну, то это не означает, что ты должна впасть в отчаяние, все забросить и быть готовой самой погибнуть. Это ни к чему.
Многие семьи лишились своего отца или близкого человека, но живут, борются. Так и ты должна быть готова к самому худшему. Ты должна быть готова встретить удар. Но встретить достойно. Ничто не должно сломить тебя. Ты всегда должна помнить о дочери и ее обязательно вырастить. Конечно, все это тяжело, но вполне одолимо.
Ты не пугайся моих слов. Я пишу серьезно. Так только и можно рассуждать в военное время. Если все обойдется благополучно, то, конечно, наша встреча будет величайшей радостью, самым большим праздником. Я, конечно, ориентируюсь на последнее. Нас считают бессмертными и неуязвимыми. Даже счастливыми. Наряду с серьезными условиями мы в то же время имеем ряд преимуществ. Мы из опыта знаем, что сохранить свою жизнь мы можем только сами, если будем бить врага так, что он не сможет выдержать нашего огня, от которого сам погибнет. Этого мы добились. И поэтому не знакомы со смертью. Нас она обходит далеко. Думаю, что так будет и дальше. Нам осталось выдержать немного. Только несколько месяцев — и для нас лично условия могут намного улучшиться.