Раненого осторожно переложили, перенесли к БМП, на котором ехала Мороз. Парень уже не кричал от боли, а смотрел вполне осмысленном взглядом, даже попытался виновато улыбнуться:
– Сходил «по маленькому», называется. Даже не успел. А так охота.
– Давай мы тебе поможем, – Толя Рябий осторожно завозился со штанами раненого. Все деликатно отвернулись.
Прошло не менее пяти минут. Тишина. Потом снова раздался виноватый голос раненого:
– Никак не получается. А так хочется. Сил больше терпеть нету.
– Это у него на нервной и болевой почве спазм наступил. Надо ставить резиновый катетер, у меня он есть в сумке. Пустите меня. – Мороз решительно присела, отодвинула санинструктора Рябия и быстро справилась с задачей, не переставая приговаривать. – Дурачок, не надо меня стесняться. Все будет хорошо. Тебе сразу станет легче. Давай, миленький, облегчайся.
Сделав свои дела, раненый даже вздохнул с облегчением. Между тем, майор Тараборин и прибежавший командир танковой роты старший лейтенант Сергей Дубровин, уже доложили старшему всей боевой группы майору Семенову о раненом. Тот вызвал вертолет, который прибудет в скором времени.
Оказалось, что в эвакуации нуждается еще один человек. Полчаса назад поступил доклад от саперов: под катком трала взорвалась мина. Видимо, очень большой мощности. Механик-водитель контужен, осколками камней иссечено лицо. Ему на месте санитарный инструктор оказал первую помощь. Серьезных повреждений нет. Опасности для жизни – тоже. Трал в рабочем состоянии. Майор Семенов Константин Васильевич распорядился готовить пострадавшего к эвакуации. Саперам было приказано работать с предельной осторожностью, а всем остальным – ни под каким предлогом не сходить с полотна дороги.
Вертолетная пара появилась через полчаса. Сначала забрали контуженного сапера, потом винтокрылая машина зависла над свободным участком дороги, пилотам подали носилки с раненым танкистом. «Вертушки» улетели. Все вздохнули с облегчением. К счастью, обстрелы неприятеля уже прекратились. Душманы, сидевшие в засадах, видимо, поняли, что помешать разминированию не удастся, стали отходить, изредка огрызаясь автоматными и пулеметными очередями, которые шли мимо: уж слишком велика была дистанция. Вести огонь с близкого расстояния им не позволяло охранение.
4
Отправка колонны задерживалась. Комбат Тараборин, доктор Невский, командир танковой роты Дубровин и фельдшер Мороз уселись рядком на камни, закурили. Разговор то и дело возвращался к раненому танкисту. Было очень жалко молодого парня, так несправедливо обиженного жизнью. Кто знает, как теперь сложится его дальнейшая судьба. Сумеет ли он найти себя в мирной жизни.
– Жалко Степку Федько. Один из лучших наводчиков был в моей роте. – Старший лейтенант Дубровин горестно вздохнул. – В этом рейде уже одну «шестьдесятдвойку» потерял – подрыв на фугасе. Никто из экипажа не спасся. А теперь вот и Степан так пострадал. У меня каждый человек на счету. Где теперь замену брать?! Хорошими танкистами за один день не становятся.
Сергей бросил сигарету и тут же закурил новую. Было видно, что он искренне переживает за потерю своего бойца. Ему хотелось высказаться, это понимали остальные. Молча кивали головами и слушали наболевшее на душе:
– Сам я чуть более трех месяцев, как по замене из Союза приехал. 5 марта принял свою роту. А уже несколько похоронок родителям моих ребят написал. Теперь вот сразу на новых четверых писать. Поверьте, нет ничего горестнее, чем писать близким о гибели их сына, порой единственного в семье. Сам я родом с Урала, небольшой городок есть в Свердловской области. А заканчивал я танковое училище в Омске. Еще на стажировке были мы с однокурсниками в Аягузе, это в Казахстане городок. Самое смешное, я после распределения попал служить именно в этот Аягуз. Ох, и холодные зимы там, скажу вам! Мне кажется, я здесь эту жару лучше переношу, чем те холода. В январе меня перед Афганом отправили в отпуск, вместе с женой и дочерью гостили у моих родителей в Кушве. В феврале возвращаюсь в часть и узнаю ошеломляющие новости! Без меня проводились учения, бÓльшая часть офицеров вышла из строя – поморозилась, простудилась.
Несколько дней потом ходил проведывать офицеров в госпитале: один с пневмонией лежит, другой сильно руки обморозил, пришлось ему даже ампутировать пальцы на правой руке. Мой командир взвода, который остался за меня, тоже на больничном. Комбат и тот заболел. Тогда моя рота впервые действовала во втором эшелоне, но все равно ей досталось. Из батальона все ротные тогда оказались в госпитале, а командиры взводов – кто где. Одному коробка передач на палец упала, а она весит полторы тонны! Так этого офицера все равно через 4 дня вызвали на службу. Так что, если бы я не был в отпуске, то неизвестно, что меня ждало. Я эту историю своим родителям подробно описал. Теперь постоянно пишу, что здесь легче, чем в Аягузе служить. Пусть лишний раз не волнуются за меня. Ну, ладно, я пошел. Счастливо всем!
Дубровин бросил уже третью по счету сигарету, кивнул всем и побежал к своим танкистам.
– А мы слышали, вы, Лариса, тоже с Урала. Разведка нам доложила, – Сан Саныч пристально посмотрел на девушку, словно стараясь запомнить ее лицо.
Мороз улыбнулась, потом перевела взгляд с Невского на Тараборина и обратно:
– Знаю я эту разведку! Живо ему уши откручу. А родом я из небольшой деревеньки на Урале. Не скажу, в какой области, сами по карте ищите. Деревенька называется Хахатулька. Смешное название. Там до сих пор моя мама живет, она у меня дояркой работает. С детства помню, как она рано подымалась, чтобы на ферме коров подоить. Папа у меня был агрономом, он рано умер. Я тогда еще в школе училась, в соседней усадьбе была восьмилетка. Каждый день туда на велосипеде ездила, а зимой – на лыжах. Пять километров туда, пять обратно. Вот и выросла такой крепкой, – Лариса рассмеялась, обнажив ровный ряд зубов. Вблизи было видно, что она уже не молоденькая девушка.
Словно прочитав мысли Невского, Мороз продолжила:
– А лет мне уже много. 34 года в мае исполнилось, 8 числа. Так сказать, подарок родителям ко Дню Победы. Я знаю, что солдатики меня называют старой, случайно как-то услышала. Но я не обижаюсь. Свои года я никогда не скрывала. Не вижу в этом ничего зазорного. Для этих парнишек, которым по 18–20 лет я, конечно, кажусь взрослой. Да я и отношусь к ним по-матерински, правильнее, наверное, надо сказать – как старшая сестра. Вот и вас обоих я, наверное, старше.
– Ну, что ты, Лариса. Мне уже под сорок, – Сан Саныч даже приосанился, разгладил свои щегольские усики.
– А доктор молоденький, я вижу. Ладно, это не суть важно. На войне взрослеют быстро. Но я поняла здесь одну истину. Неправда, Афганистан не портит человека, не ожесточает. Но и не исправляет. Он только показывает, что человек такое есть. Что-то потянуло меня на задушевные разговоры, извините. Расстроилась из-за этого паренька. Он ведь от меня побежал прятаться, чтобы в туалет сходить. Когда взрыв прозвучал, я прямо вся одеревенела. А потом представила, как он там истекает кровью, побежала к нему. Откуда и прыть взялась.