— Военная форма идет тебе больше, — отчего-то улыбнувшись чуть грустно, произнесла мать.
— Не забудь, что тебя ждет диссертация в университете, — напомнил отец, выходя в коридор и раскуривая свою неизменную, хорошо знакомую Земцову с детства трубку.
— Надеюсь, воин-победитель сможет рассчитывать после окончания войны на некоторые послабления в учебе… — с шутливой выжидательностью вскинул брови Земцов.
— Даже не надейся, — с шумом засопел трубкой отец. — Все будет на общих основаниях.
Земцов-старший являлся уже долгое время профессором столичного императорского университета. Впрочем, ни в каких послаблениях его сын не нуждался — в университете учился Александр блестяще.
После производства в офицеры Земцов заезжал в квартиру на Загородном проститься с родителями в той же самой шинели. Яркие юнкерские погоны на ней сменили погоны прапорщика — каждый с одинокой звездочкой на одном просвете. Было холодно. На вокзал он попросил его не провожать. По Варшавской железной дороге в первой половине 1915 года прапорщик Земцов отбыл из столицы к месту своей службы. Он был определен в Польшу, в формировавшуюся в крепости Новогеоргиевск 114-ю пехотную дивизию, в 453-й пехотный Пронский полк.
Конец весны и половина лета 1915 года прошли в обычных гарнизонных буднях. Ситуация на фронте в то время постепенно ухудшалась. Немцы сосредоточили мощные группировки своих войск на Востоке. «Польский мешок» в силу своей конфигурации и местоположения являлся одной из основных сфер приложения германских военных усилий. Прежде всего под техническим перевесом противника, испытывая недостаток в вооружении и снабжении боеприпасами, русская армия была вынуждена, упорно сопротивляясь, медленно отходить. Становилось очевидным, что крепость Новогеоргиевск в самое ближайшее время будет осаждена неприятелем. С середины августа начались артиллерийские обстрелы и пехотные атаки. Крепость даже бомбили с воздуха. Впрочем, назвать усилия германцев чрезвычайно успешными во всех отношениях пока что было нельзя.
Августовским вечером, вызвавшись добровольцем и набрав таких же, как он, охотников, Земцов с десятком нижних чинов из своего полка предпринял разведку за линию крепостных фортов. Они имели ночную стычку с германским ландвером, захватили в короткой рукопашной схватке неприятельского лейтенанта. При отходе были ранены несколько русских солдат. Получил нечаянную пулю из темноты от своих соотечественников и немецкий офицер. Благополучно вернувшись в свое расположение, Земцов с ранеными немцем и своими солдатами на добытой подводе спешно направился прямиком в крепость в ближайший лазарет. Раненого германца после оказания медицинской помощи определили в одну палату с русскими солдатами.
— Мне нужно его опросить, — коротко козырнув и представившись, указал с порога палаты на лежавшего на койке пленного немца Земцов, вполголоса обращаясь к девушке в платье сестры милосердия.
Его окинули пронзительным взглядом серо-желтых глаз.
— Здесь лазарет, — последовал лаконичный ответ.
— Однако обстоятельства военной необходимости, сударыня…
— Меня зовут Ольга Александровна.
Земцов коротко кивнул с почтением в ответ и щелкнул каблуками. Серо-желтые глаза вновь пробежались по нему с головы до пят. Где-то в их глубине как будто бы блеснул неуловимый огонек, от которого Земцов чуть склонил голову набок. Тем не менее своего взгляда не отвел, повторив мягко, но настойчиво:
— Мне крайне надо с ним поговорить, многоуважаемая Ольга Александровна.
Переодетый в чистое больничное белье германец, с которым Земцов завел беседу на своем прекрасном немецком, с ледяной вежливостью отказался давать какие-либо показания. Отказался также наотрез дать честное слово, что не попытается бежать из госпиталя. Более того, вызывающе заявил, что предпримет такую попытку при первой же возможности. Земцов вышел из палаты в некоторой растерянности. Следовало вызвать и приставить к пленному караул. А пока что после короткого раздумья Земцов собрал лежавшие на кушетке в коридоре мундир, сапоги, фуражку и снаряжение немецкого лейтенанта.
— И что же вы делаете, господин прапорщик? — окликнули Земцова в пустом коридоре. Голос был скорее заинтересованный, чем возмущенный.
Он поднял голову — перед ним стояла и сдержанно улыбалась та самая сестра милосердия, у которой он спрашивал разрешения побеседовать с пленным.
— Видите ли, некоторые обстоятельства военной необходимости… — загадочно произнес Земцов.
— Ах, обстоятельства… — протянула Ольга. В серо-желтых глазах ее заплясали веселые огоньки. — Понимаю.
Земцов выложил из карманов взятой им чужой военной формы документы, деньги и личные вещи, аккуратно положил все это на кушетку.
— Ольга Александровна, будьте любезны — передайте законному владельцу. Все остальное я верну завтра.
— Вот как…
— Именно. Разрешите откланяться.
И, подхватив свои трофеи, зашагал по коридору, провожаемый пристальным взглядом.
— Опасную штуку вы затеяли, Александр Николаевич, — говорил ротный командир после того, как Земцов изложил ему свой план попытаться разузнать намерения противника перед их участком. Форма пленного немецкого лейтенанта пришлась Земцову как на заказ и сидела будто влитая. — Ведь если вас в неприятельском мундире раскроют, церемониться не станут. Однозначно виселица. Тут уж ничего не поможет. Сами понимаете, какое с вами будет обращение…
— Церемониями займемся после войны, — спокойно отозвался Земцов.
К тому моменту бои шли уже на фортах внешнего периметра. Часть из этих фортов была сдана, однако никто не мог предположить, что крепость, в которой оставалась еще масса войск, боеприпасов и продовольствия, капитулирует так быстро. В вечер, когда Земцов собирался облачиться в немецкую форму и отправиться в свою опасную вылазку, пришло известие о том, что Новогеоргиевск капитулирует. В первый момент все отказывались поверить услышанному. А затем как-то разом сникли, надломились…
Боевые действия здесь были прекращены, но германские войска еще не вошли в крепость. Утром следующего дня Земцов совершенно в расстроенных чувствах направлялся в сторону лазарета. Кругом царила неописуемая суета. Сновали военнослужащие разных чинов и родов войск, по дворам ветер носил груды бумаг, где-то что-то спешно ломали и сжигали, доносились одиночные выстрелы — пристреливали лошадей. А он шел с туркестанским мешком на одном плече, в который была убрана немецкая форма. Шел, как и обещал, возвращать ее законному владельцу. При виде всей этой суеты в Земцове крепло чувство того, что не желает он вот так вот бестолково попадать в плен. Не для того он по своей воле отправлялся на войну, чтобы сейчас, по сути не сделав еще ничего полезного, повинуясь воле чужой, маршировать в колонне военнопленных. Да не согласен он с таким проявлением этой чужой воли! Подойдя к зданию лазарета, Земцов окончательно уверился, что в данном случае его неповиновение приказу о сдаче не будет нарушением присяги. А как раз наоборот — именно долг и присяга толкали его на попытку вырваться из капитулировавшей крепости, чтобы попробовать добраться до своих. Как он это сделает, Земцов пока не знал. Он ощущал только, что ничем и ни с кем из здешнего начальства больше не связан. Пусть они все сдаются. Он — не сдается. Полный внутренней решимости и какого-то отчаянного задора, он зашел в полутемное здание лазарета.