Зарема схватила зубами его руку, краем глаза успев заметить занесенную над головой пистолетную рукоятку.
Ей показалось, что без сознания она была долго — целую вечность, но, когда она открыла глаза, страшный сон продолжался. Прямо на ней лежало окровавленное тело мужа, глаза и лицо в липкой крови, прямо перед ней был бандит, расстегивающий брюки…
Рано утром соседи, увидев убитую собаку, подняли тревогу. На армейской машине Зарему Аламатовну доставили в больницу. В село приехали милиция, прокуратура, контрразведка. В доме все было перевернуто. Тело Беслана увезли в морг. Когда женщине стало чуть лучше, к ней в палату пришел следователь. Зарема рассказала ему почти все, что знала: ворвались бандиты, говорили по-чеченски, нет, никого опознать не сможет, так как было темно и бандиты были в масках, но предполагает, что это боевики, так как они были недовольны, что муж работает в чеченской администрации, служит русским.
Следователь был приятный молодой мужчина с хорошим лицом, но Зарема почему-то ничего ему не сказала о кассете. Следователь, у которого под белым халатом виднелся пятнистый камуфляж, записал показания и сказал на прощание:
— Зарема Аламатовна, я глубоко сочувствую вашему горю, слова здесь бессильны. Но пусть вам будет чуточку легче от того, что бандиты не ушли от возмездия. Прошлой ночью передвижной милицейской группой были задержаны трое боевиков, которые пытались скрыться на автомашине «Жигули». Бандиты, поняв, что им не уйти, стали отстреливаться. Все трое были убиты на месте. Машина загорелась. Короче, нам достались одни головешки, но экспертиза подтвердила, что именно из их оружия был убит ваш муж. — Следователь немного помолчал. — Да, звонил Кадыров, просил пожелать вам скорого выздоровления и просьбу в случае какой необходимости обращаться прямо к нему. Просил передать, что для вдовы своего друга Беслана Гусаева сделает все возможное и невозможное.
Женщина заплакала, потом зарыдала в голос, не стыдясь своих слез и размазывая их по лицу. Следователь смешался:
— Ну не надо так убиваться, Зарема… Аламатовна, все наладится. Время лечит любые раны. Мы звонили в Москву вашей сестре, она скоро будет здесь.
После его ухода Зарема чуть успокоилась, медсестра сделала ей какой-то укол, и она забылась в полусне-полудреме. Так прошла ночь и следующий день. Следующим вечером приехала сестра Залина с мужем. Обняв и поцеловав Зарему, Сергей вышел на крыльцо больницы покурить. Благополучному москвичу было немного не по себе при виде забинтованной заплаканной женщины. Когда сестры выплакались, Залина сказала:
— Я, к сожалению, не могу долго оставаться здесь. Дети остались практически одни, а вот Сергея я оставлю с тобой. Через недельку тебя должны выписать. Сергей пока поживет у тебя в доме, будет приносить тебе еду, он это делать умеет. Ну, а когда выпишут, Сергей привезет тебя к нам. С военными он уже договорился, доставят прямо к самолету, договариваться с властями он тоже умеет. Перед уходом Залина наклонилась к сестре и спросила шепотом, оглядываясь на дверь:
— Скажи мне быстро, кто это был? Бандиты Шамиля, как сказали по телевизору, или кто-то еще?
Зарема посмотрела ей в глаза и прошептала:
— Это были не чеченцы и не мусульмане, это Шидохь-саг, двуличные люди-собаки, которые служат только хозяину и надевающие маски, чтобы никто не видел их лиц.
Через несколько дней, заранее договорившись с зятем, который ждал ее в машине, Зарема собрала свои вещи и собралась уйти из больницы. В жизни у нее оставались только дети. Окинув последним взглядом свое убежище, она остановилась у открытой двери, за которой начинался чужой и враждебный мир, который уже столько раз предавал. Она сознавала, что пора сделать шаг, и не могла его сделать.
Ножи просыпался рано. Едва лишь лиловое солнце готовилось выглянуть из-за мутной линии горизонта, как он мгновенно открывал глаза, медленно приходя в себя и возвращаясь в явь серого утра. Его выцветшие глаза долго смотрели в глубину двора, на стоящие в углу лопаты, собранный в кучу строительный мусор, большой амбарный замок, висящий на двери недостроенного дома. Потом он поднимался с железной кровати, стоящей под навесом, закрывающим часть двора от дождя, натягивал на себя старую армейскую рубашку с закатанными рукавами, мятые рабочие брюки, резиновые галоши с красной подкладкой. Ему было 62 года, около сорока его звали Ножи, ровно столько же он отсидел в исправительно-трудовых лагерях советского и постсоветского пространства.
Последние полгода ему снился один и тот же сон. Он, маленький Тамерлан, стоит на полу, перебирая босыми ногами, рядом со столом, за которым мама разливает молоко по глиняным кувшинам. Ему совсем мало лет, и он едва достает носом до края стола. Молоко журчит и тонкой струйкой наполняет посуду, стоящую на столе. Мама видит его нетерпение и слегка улыбается уголками рта, потом наливает сладкое парное молоко в большую кружку и подает ему. Хохочет счастливым смехом, видя, как молоко заливает его лицо.
Ножи хрипло и долго кашляет, сплевывая желто-коричневую слизь. Потом, шаркая ногами, идет в угол двора, там разжигает небольшой костерок и на закопченные кирпичи ставит железную кружку.
Вот уже много лет его утро начинается с глотка чифира. Крепкий чай можно было сварить и на электрической плитке, но Ножи предпочитает, чтобы чай отдавал дымком. Пока закипает вода и в кружке, накрытой газетным листом, настаивается темно-коричневая жидкость, Ножи снимает с двери дома висячий замок, громко кричит в гулкую пустоту дома:
— Ребяты, вставай, уже подъем!
В глубине дома слышится шорох, появляются заспанные «ребяты» — Алексей и Валера, двадцатилетние солдаты, привезенные из Чечни.
Алексея взяли в плен под Урус-Мартаном, Валера сам ушел из села, где стояло его подразделение. В лесу он натолкнулся на боевиков, которые переправили его в Ингушетию. Четыре месяца назад солдат было трое. Напившись, один из них с обломком кирпича бросился на Ножи. Тот вырвал ему кадык, просто ухватил его своими длинными руками за горло, и через секунду человек захлебывался своей собственной кровью, дергаясь в конвульсиях.
Ножи не помнит, как звали того солдата, да и какая разница. Солдаты боялись старика, хотя он никогда не угрожал им, наоборот, готовил еду, угощал чифиром, выдавал привезенную хозяином водку и сигареты.
Хозяин Вахид появлялся здесь один раз в две недели, привозил еду, строительные материалы, о чем-то говорил с Ножи на своем гортанном наречии. Солдаты предназначались для обмена. Где-то в России у Вахида сидел сын, он хотел обменять его на пленных солдат. Переговоры велись то через генерала Лебедя, то через людей, имеющих выход на олигарха Березовского, временами затухая и возобновляясь с новой силой. Вахид не спешил, сыну дали двадцать лет и торопиться было некуда. Переговоры вели верные люди в Ростове и Москве, пленные были спрятаны надежно, и никто не мог помешать его планам.
Пока Алексей и Валера умывались, натягивая на озябшие от утренней свежести тела одежду, Ножи осмотрел комнату, где спали солдаты. Окна дома закрыты ставнями, отчего в комнатах стоит полумрак. У стены стоит самодельный деревянный грубо сколоченный стол, на полу лежат два матраса, сваленное в кучу тряпье. В спертом воздухе чувствуется пряный запах анаши. Старик ворчит: