«Два ручейка, — подумал Русанов, — зародившись не так далеко друг от друга, описав сотни километров замысловатых зигзагов меж лесистых косогоров, окаймив и напоив своими водами Русь изначальную, превратившись в Оку и Волгу, встретились здесь друг с другом, объединились воедино, породив новую силу».
Аэродром оказался рядом с Москвой. Новая дивизия. Новые начальники. До предела насыщенные хлопотами дни по устройству полка. Русанова не покидала надежда увидеть семью. Надежда все время была рядом с тревогой: «А вдруг улетим?» Все же Русанов не улетел. Три часа езды попутной машиной, около часа пешком по сосновым боркам, просветленным березовым перелескам, мимо озера, в котором он купался мальчишкой. И вот они — один и второй мосты через Клязьму. С моста на улицу вправо. Дом. Дом детства…
Дверь закрыта. Ключ на знакомом месте. Но радость встречи опять отодвинулась. День нахмурился. «Куда пойти?… Лучше за женой. А потом к матери и сыну. Иначе их можно напутать неожиданностью».
Показав вахтеру документы, попросил, чтобы вызвали жену.
— Вы только сразу ничего ей не говорите. Скажите: «Какой-то военный вас просит выйти…»
Древний дед, шаркая валенками, пошел выполнять просьбу. С каждой новой минутой все тревожнее стучало сердце и росло нетерпение. Он не помнил, чтобы так волновался перед боем или в былые годы, когда еще ухаживал за Лизой. Но ничего не мог с собой поделать. Отошел в сторону от проходной и присел на скамейку. И как-то просмотрел, когда Лиза выпорхнула из дверей. Выбежала и остановилась, еще его не видя. Он встал и осипшим от волнения голосом позвал:
— Лиза!
Русанов увидел на лице жены вначале испуг неожиданности, потом растерянность, изумление, наконец, радость и шагнул к ней. Она вихрем бросилась к нему и с разбегу ткнулась головой в грудь.
— Лиза!… Ли-за!…
Слов больше не было. Он обнял вздрагивающие плечи и стал целовать прикрытую косынкой голову.
— Лиза!… Ну, хватит бодаться… Посмотри на меня.
Ее руки с силой сжали его чуть выше пояса, а потом появились сумасшедшие от радости, полные слез глаза.
— Здравствуй, Ли-за!
— Здравствуй, му-уж!
Она быстро положила руки ему на плечи, поднялась на носки и чмокнула его в щеку…
Они сейчас были только двое. Никого не видели и ничего не слышали, кроме своих глаз и слов. Им было хорошо. Вахтер, вопросительно наблюдавший их встречу, наконец понял, что происходит у него перед глазами; удовлетворенно хмыкнув, повернулся к ним спиной, чтобы невзначай не нарушить их радость…
Двор детского сада был полон снующей в разных направлениях ребятни. В воздухе стоял перебой голосов, как над потревоженной галочьей стаей. Но дети в этой толчее и гвалте уверенно занимались своими делами. Русанов никак не мог в этом муравейнике найти сына. Лиза весело смеялась над его беспомощностью и не хотела показывать мальчишку. И, только почувствовав, что затянувшийся поиск заставил нервничать мужа, решила прекратить игру. Погладила его по спине и примирительно сказала:
— Не сердись. Сейчас найдем. Вон смотри: карапуз в зеленом пальтишке, красной шапочке и красных ботинках. Только ты не торопись к нему. Вдруг не узнает. Еще испугается. — Постучала рукой по штакетнику. Дети, как по команде, повернулись на стук. В глазах вопрос: «За кем?»
— Ро-ман!… Ро-ман!
Сын услышал. Бросил дела, побежал к калитке. Русанову хотелось броситься навстречу, но он усилием воли сдержался. И сразу понял, что жена была права. Роман взглянул на него, как на чужого дядю, и побежал к матери.
— Здравствуй, Рома! Как твои дела?
— Холошо. Сегодня не длался.
Лиза взяла сына на руки.
— Рома, посмотри, кто со мной рядом стоит. Это наш папа! Разве ты его не узнал?
Детские глазенки внимательно рассматривали Русанова. И он почувствовал смущение.
— Папа без пилотки, и он на флонте.
Русанов снял пилотку.
— Роман! Я только сегодня приехал, чтобы с тобой повидаться. Иди ко мне, как мужчины давай обнимемся.
Русанов протянул руки. Сын, его сын, их сын, был у него на руках.
— Роман, — вмешалась Лиза, — обними, обними папу!
Русанов посмотрел на жену. Лицо ее светилось улыбкой. И тут он услышал тишину. За заборчиком дети, видимо, уже давно не бегали и не шумели, а смотрели на них. Которые посмелее, подошли вплотную к штакетнику и внимательно разглядывали военного — отца Романа. Лица не по-детски были серьезны. И сразу безоблачная радость встречи испарилась.
— Лиза!
Русанов показал глазами на детей. Просто уходить теперь было нельзя, надо было что-то сказать им, что-то сделать. Поставил сына на землю, не выпуская малюсенькой ладошки из своей, подошел к заборчику:
— Здравствуйте, дети!
В ответ нестройное и многоголосое:
— Здравствуйте.
— Как только ваши папы разобьют фашистов или отпуск получат, так сразу тоже к вам приедут. Вот мне дали отпуск на три дня, я и приехал к Роману. Ну, растите большие. До свидания!
Взял сына вновь на руки, круто повернулся к детским глазам спиной. Сзади было тихо.
— Лиза, пойдем!
И, не оглядываясь, зашагал. В глазах жгло, как от луковицы.
— Не надо, Афанасий. Успокойся. Немножко нескладно получилось, но греха тут нашего перед детьми нет… Дети всегда, наверное, завидуют тому ребенку, за которым раньше пришли.
— Верно, конечно. Но эта встреча мне запомнится… Летчикам расскажу.
С запада небо стало затягивать тяжелыми облаками, передняя кромка которых, как линия фронта, сразу разделила голубой простор на две непохожие половины. Наступающее ребро облаков заслонило от Русанова, Лизы и Романа солнечный свет. Горевшие в лучах окна домов потухли, остыли и теперь смотрели на улицу, на прохожих своими темными глазницами. Короткий осенний день быстро уступал место ночи. В окнах нигде не было видно огонька. Светомаскировка делала их похожими на близорукий взгляд человека, полностью погрузившегося в свои нелегкие думы. За невидящими стеклами зрачков жили напряжение, тревога и настороженная тишина.
Смена освещения, быстрый сумрак передались им сменой настроения: Роман перестал задавать вопросы и молча обнял отца за шею, а Лиза взяла мужа под руку и теперь, как солдат в строю, шла с ним в ногу.
Дом. Из окна во дворе, сбоку, вдоль косяка, тоненькой золотой ниточкой пробивался свет. Мама была дома. И сердце Русанова вновь учащенно забилось. Сдерживая себя, он громко топал сапогами на крыльце, чтобы мать услышала и приготовилась к встрече. Афанасий был уверен, что мама по его чемоданчику все поняла, но теперь хотел избавить ее от лишнего волнения… Из темных сеней потянул на себя дверь. В глаза ударил яркий свет, а в лицо тепло и запах дома. Мать сидела с уголка у накрытого к ужину стола и виновато-радостно улыбалась вошедшим.