— Слетаем или нет — пока неясно. Но готовыми надо быть на самую плохую погоду. Будет малюсенькое окошечко, и пошлют.
— Пошлют — слетаем.
Осипов посмотрел в окно. Дождь хоть и стал меньше, но продолжался.
Вошел начальник штаба:
— Осипов, сколько тебе времени надо на полет до цели?
— Двадцать одну минуту.
— Ну, тогда нормально. Передали, что на полигоне погода улучшилась и сейчас будем работать. Впереди тебя пойдут две пары истребителей, потом ты, а сзади — бомбардировщики: один и звено. Твое время удара — двенадцать тридцать. Цель прежняя: колонна танков.
— Понятно. Тогда мы побежали. Через двадцать минут вылет.
— Давайте по самолетам.
— Цаплин, по коням. Не забудь обогрев ПВД [8] включить, а то забьет водой или снегом и приборы поотказывают.
— Не забуду, командир.
Матвей не воевал вместе с Цаплиным, он пришел в полк с последним пополнением, из госпиталя. Но два месяца совместной службы и полетов позволили обоим хорошо понять друг друга, проникнуться взаимной симпатией и доверием. Оба надеялись на фронте летать в паре, бок о бок и крыло в крыло идти через огонь. Зная дисциплинированность и аккуратность Цаплина, Осипов не донимал его мелкой опекой, но все же командирская привычка взяла свое: не удержался и напомнил летчику о его подготовке к вылету. Присматривался к старшине с пристрастием, видя в нем всегда кандидата на командира пары и командира звена. Надеялся, что в бою Цаплин себя покажет зрелым солдатом и его задумка осуществится…
…Взлетевшая пара «илов» обрушилась ревом моторов на крыши домов аэродромного городка и сразу скрылась за плотной сеткой дождя. Ни Осипову, ни Цаплину еще ни разу не приходилось летать в такую погоду: облака не позволяли набрать даже сотни метров высоты, а дождь залил переднее стекло фонаря кабины матовой голубизной, через которую ничего нельзя было разглядеть. Матвей посмотрел вправо, на самолет своего ведомого. Цаплину, видимо, было невмоготу сидеть в дождевой мышеловке, и он сдвинул назад фонарь кабины. Сказав про себя старшине спасибо, Матвей тоже снял броневой колпак с переднего стопора и откатил его по направляющим рельсам назад. В кабине стало шумно, но зато в стороны все видно — можно было ориентироваться.
Земля стремительно вырывалась с боков залитого водой лобового стекла и сразу пряталась под широкие крылья. Мелькание дорог, перелесков, деревень и поселков было утомительным. Глаз не успевал их узнавать. Матвей решил, что если он будет пытаться в этих условиях вести детальную ориентировку, то обязательно запутается и заблудится. Надо выдерживать курс полета как можно точнее, чтобы не проскочить стороной изгиб Клязьмы и массив леса, от которых начинался боевой курс.
— Цаплин! Помогай с ориентировкой! Правильно идем?
— Вроде бы да!
…Прошло пятнадцать минут полета, и Матвей повел самолет вверх, под самую кромку облаков, чтобы хоть что-то видеть на земле. Тут облака поднялись уже до двухсот метров, посветлело. Вперед стало видно километра на три. Можно было посмотреть и на карту, найти свое место над землей. Облегченно вздохнув, Матвей перехватил ручку управления самолетом в левую руку, а правой надвинул фонарь на кабину. Оглянулся на ведомого. Цаплин закрыл фонарь и, увидев голову Осипова, повернутую в его сторону, показал в форточку сначала пять растопыренных пальцев, а потом один большой палец, поднятый вверх. Значит, у него было все хорошо.
Показалась речушка, а за ней и лес. Над лесом надо было ставить оружие в боевое положение.
— Копна, я — Семьсот двенадцатый, парой прошу разрешения работать.
— Семьсот двенадцатый, я — Копна, разрешаю подход. Подтверди цель.
— Я — Семьсот двенадцатый, колонна танков… На боевом.
— Я — Копна, разрешаю работу.
— Цаплин! Перезарядка, все снять с предохранителей.
— Сделал. Полигон вижу…
— Хорошо. Колонну нашел. С правым доворотом, пошли. Подойди поплотнее.
Матвей довернулся на левую половину выстроенных цепочкой танков и перевел машину на снижение: в прицеле танки быстро росли в размерах.
Огонь…
Загрохотали пушки. Взвизгнув, ушли реактивные снаряды — все восемь в одном залпе. Матвей перехватил гашетки, и к пушкам добавился вой пулеметов.
Земля была уж совсем близко, когда отпустил гашетки пушек и пулеметов. Вывел самолет из снижения метров на двадцать-тридцать и нажал на новую кнопку — пошла вниз бомбовая серия, а другой рукой сразу дернул рычаг аварийного сброса, чтобы не осталась в люках случайно зависшая бомба.
Оглянулся назад. Цаплин шел рядом. Вытер рукавом взмокший лоб — двенадцать секунд атаки кончились.
— Семьсот двенадцатый работу закончил.
— Я — Копна, вижу. Молодцы! Конец связи.
Матвей развернул самолеты курсом домой и услышал, как очередной бомбардировщик докладывал полигону о своем прибытии. Подождал, пока закончился разговор земли с самолетом.
— Цаплин, аварийно бомбы проверил?
— Проверил. Все на предохранителях.
…Короткий передых кончился. Облака вновь начали жать самолеты к земле, пошел дождь. И чем ближе Осипов и Цаплин пробивались к дому, тем плотнее лились потоки воды. Впереди ничего не было видно, по боковым стеклам неслись косые струи, которые воздухом забрасывало в кабину. «Илы» шли над самыми крышами домов, макушками деревьев, а впереди их ждали многоэтажные дома, трубы, мачты.
Матвей посмотрел на Цаплина. Тот опять открыл фонарь и шел вплотную к его самолету.
«Он сейчас полностью доверился мне, — подумал Осипов. — Если я за что-нибудь зацеплюсь, то оба погибнем. Один он из этого ада не выбьется».
— Цаплин, слышишь меня?
— Слышу, командир.
— Вперед или назад пойдем?
— Если найдем аэродром, то вперед.
— А если нет? Ничего не вижу. А как там сядем среди труб и домов?
— Тогда на запасной.
— Вот это другое дело. Давай вправо «блинчиком». Слева от нас где-то рядом большие мачты.
— Понял.
Это «понял» выдало всю внутреннюю напряженность Цаплина. Матвей почувствовал, что ведомый очень боится потерять его самолет в этом дожде, потому что не знает, где они сейчас находятся. А в такую погоду, да еще в Подмосковье, с его путаницей дорог и поселков, ориентировку восстановить почти невозможно…
…Снова полет на восток… Прошли длинные пять-семь минут, и самолеты выскочили из-под «душа». Матвей облегченно вздохнул и почувствовал, как расслабились мышцы спины.
— Командир, а самолеты-то здорово вымыло, как новенькие!