— Как думаете, с какой целью они летают на столь низких высотах?
Лесник пожал плечами:
— Трудно сказать. Не исключено, что они через определенные промежутки времени просто совершают облет полигона и прилегающей к нему местности. Думаю, что русским есть что скрывать. Это огромный полигон с дзотами и танками за железобетонными стенами. Однозначно, что-то они там испытывают. Вам, конечно, лучше знать, господин офицер, — взглянул на немца Эйнар.
— Посмотрим, — нейтрально ответил немец, давая понять леснику, что это не его дело.
Рейнакс замолчал. Их окружала густая темнота, в которой тихие всплески воды от весел казались нездешними, почти мифическими звуками.
— Не спишь, Егоров? — выглядывая из-за возвышавшейся на холме сосны, спросил капитан Андронов. — Все ворочаешься и ворочаешься.
— Не спится почему-то, товарищ капитан, — Егоров перевернулся и лег за деревом возле Андронова. — Как думаете, здесь пойдут фрицы или, может, у них есть свой маршрут, о котором мы не знаем? Ведь мы уже не первые сутки здесь сидим, темноту стережем.
— Ты, Егоров, вместо того, чтобы разглагольствовать, смотри в оба и вслушивайся.
— Да все равно ни хрена не видно, товарищ капитан.
— Ты тоже, насколько я знаю, в Сталинграде был? — сменил тему капитан.
— С первых дней боев. Если меня ненароком пристрелят и я попаду в ад, то, думаю, что буду сильно разочарован.
— Это почему же? — взглянул на Егорова Андронов.
— Не думаю, что Бог может придумать что-нибудь страшнее Сталинграда, этих бесконечных бомбежек, кровопролитных боев на каждом шагу…
— Ты там тоже снайпером был?
— Да, немало фашистов прямиком на тот свет отправил, без остановки они у меня шли. Как-то легко мне там стрелялось. Они, сволочи, рыскали там повсюду, только успевай менять позицию. Меня ведь там похоронили, товарищ капитан, — вдруг сказал Егоров.
— Как это — похоронили? — недоверчиво спросил Андронов.
— В начале ноября это было, бои шли ожесточеннейшие, не мне вам рассказывать. Так вот, пошли мы вечером в разведку, я и еще пять человек. Хотели немцев ночью ротой атаковать. И тут начался страшный обстрел из минометов и пушек. Я менял позицию и пробегал возле какого-то разрушенного здания, хотя какое там здание. Так, одна стена осталась, шатающаяся на ветру. Мои ребята проскочили, а я поймал в прицел одного фрица, присел на колено, быстро прицелился, а тут как шандарахнет… Снаряд попал в стену, и меня накрыло сверху битым кирпичом. А я до этого стрелял из большой воронки. Очнулся, вижу сквозь камни звезду, огромную такую, и она как бы мерцает, словно пытается мне что-то сказать.
— И что потом было?
— Зажало меня со всех сторон, однако каким-то чудом я дышать все же мог. Хотел крикнуть, да кто ж его знает, может, фрицы рядом. Бросят гранату — и поминай как звали. А мои ребята, с которыми я шел в разведку, пришли и сказали, что видели, как меня убило. Короче, пошла похоронка матери. А я неделю лежал погребенный среди обломков. На восьмые сутки услышал рядом русскую речь. Заорал сдуру на всю округу от радости. Раскопали меня наши. Два ребра сломал всего лишь. В госпиталь отказался ехать, перевязали меня, дали новую снайперскую винтовку, моя так и осталась где-то под завалом. А у матери моей нас пятеро сыновей было. Она одна нас растила. Отец на финской войне в 1939-м погиб. Из пяти братьев на фронте полегло четверо, остался я один, а тут похоронка снова. Я ей потом сразу написал, а когда получил письмо от нее, то вижу: чернила на листе все расплылись, чуть прочитал, что там было написано. Видно плакала она, когда писала. И через предложение было написано «сыночек, родненький». Словом, не боюсь я смерти, товарищ капитан. После Сталинграда не боюсь. Но только не могу подвести свою матушку, надо мне обязательно к ней вернуться, понимаете, надо.
— Вернешься, Иван, — твердо сказал Андронов. — Уж если один раз похоронили, значит, точно вернешься. А в СМЕРШ ты как попал?
— Одно задание выполнял в Сталинграде. Пробрался в тыл к немцам, перехитрил охрану и пристрелил полковника, прилетевшего из Берлина. Я ему билет выписал в другом направлении, откуда не возвращаются. Потом наша разведка подтвердила гибель фашиста. Меня вызвали в контрразведку дивизии и сказали, что я буду служить у них. Затем меня направили в Москву, — закончил свой рассказ Егоров.
— Недаром на тебя внимание обратили, смышленый ты, Иван, я это сразу подметил.
— Спасибо на добром слове, товарищ капитан.
Они замолчали, вглядываясь в темноту. Примерно через полчаса Егоров сказал:
— Слышали, товарищ капитан, внизу на озере какой-то странный всплеск? Кто-то веслами работает.
— Ничего не слышу, — покачал головой Андронов.
— Прислушайтесь, кто-то подплывает к берегу.
— Да, что-то и я услышал, — согласился капитан.
Немцы подплыли к берегу, как могли тихо высадились, выпустили воздух из лодок, упаковали их в рюкзаки и, пригибаясь, двинулись в путь. Лесник шел первым.
— Вот они, красавцы, — выглядывая из-за дерева, тихо сказал Егоров. — Видите?
— Да, вижу. Дождались. Давай считать, сколько фрицев, — сказал Андронов.
Тени одна за другой исчезали среди деревьев, словно призраки.
— Я насчитал одиннадцать, — прошептал Егоров.
— У меня столько же, — отозвался капитан и, помолчав, произнес: — Сообщи нашим, что мы засекли отряд немецких диверсантов численностью одиннадцать человек. Ждем приказаний майора.
Коготь спал на еловых ветках, прислонившись к березе, когда его растолкал Самойлов.
— Володя, проснись. Андронов и Егоров обнаружили немецкую диверсионную группу.
Услышав эту новость, Коготь поспешил сесть.
— Сколько фашистов? — протирая ладонями заспанные глаза, спросил он.
— Одиннадцать человек. Андронов ждет от тебя приказа.
— Немедленно сообщи капитану, чтобы он и Егоров следили за фашистами, только аккуратно. Пусть близко не подходят. А мы снимаемся и следуем за нашими. Анютин и Абазов пусть тоже подтягиваются к нам.
— Есть, — коротко сказал Самойлов и передал Андронову распоряжение майора.
Получив приказ, Андронов и Егоров ползком пробрались к подступавшему к холму лесу и осторожно, укрываясь за деревьями, последовали за фашистами. Перед рассветом группа Когтя объединилась, продолжив наблюдение за немецкими диверсантами.
Когда рассвело, Коготь, лежа за пихтой, пристально рассмотрел пробиравшихся среди деревьев фашистов, облаченных в маскировочные халаты. «Словно лешие», — отметил про себя майор. Немцы были вооружены автоматическими винтовками MR-44 с оптическим снайперским прицелом. «Что ж, удобное и эффективное оружие для действий в глубоком тылу», — заключил Коготь и пересчитал немцев.