Если бы весь боевой рубеж был занят плотно, то это неудобство было бы вполне терпимо. Но у нас было лишь триста пехотинцев, чтобы закрыть тридцать километров!
Вторая рота должна была занять позицию в пятнадцати километрах к северу от Деренковца. Другая рота занимала лицом на восток рубеж, уходивший под прямым углом от Староселья прямо на юг.
У нас оставалось триста пехотинцев, чтобы держать оборону на главной линии. Таким образом, у нас в среднем было десять несчастных солдат, чтобы держать каждый километр фронта!
Остальная часть бригады, водители наших трехсот грузовиков, артиллерийская прислуга, зенитки и 80-мм пушки, связисты — все отошли в тыл боевых порядков или поддерживали легкими пушками наиболее уязвимые места рубежа.
Мы были настроены крайне пессимистично. Невозможно было проложить полную телефонную сеть по всей длине такого обширного участка. Надо было иметь десятки километров кабеля только лишь для того, чтобы связать ротные КП с КП бригады.
Однако эта неодолимая, неприступная траншея была на северо-востоке единственным укреплением, позволявшим осуществить маневр в направлении Корсуня. Рухни этот барьер, и… спасайся, кто может!
Наши люди были рассеяны маленькими группами без связи между собой. Они были измотаны последними боями, ночами рукопашных схваток, ледяными туманами, изнурительными маршами в грязи, похожей на смолу или битум. У них не было ни малейшего укрытия. В изнеможении они с тревогой смотрели на долину, где двигались передовые советские части.
Наша артиллерия напрасно выпускала снаряды: с полудня в субботу болота кишели тысячью вражеских групп, их не останавливала ни грязь, ни снаряды.
* * *
На следующий день до рассвета наша линия подверглась атаке. Красные ночью взобрались на контрэскарп. Им не составило труда прыгнуть в пустые траншеи между постами, отрезать и вырезать их.
Одна мельница господствовала над склоном. Большевики за несколько минут добрались до нее. Оттуда они бросились к Ольшанке, окружив часть наших людей. В семь часов утра левый берег реки в самой деревне Староселье был в руках большевиков. С западных холмов враг обстреливал весь участок. В восемь часов утра он продвинулся уже на многие километры к югу. Наш КП находился как раз на острие этого натиска.
Командир решил сразу броситься вперед. Я прыгнул с ним в грязь, прорываясь через суматошный поток возниц и грузовиков, спешно отступавших. Мы достигли правого берега Ольшанки в Староселье.
Одна группа человек в тридцать еще геройски сражалась на левом берегу. Я вскочил на командирскую бронемашину, пересек реку, вскарабкался по склону и бросился к своим товарищам. Мы сразу же ринулись в рукопашную от избы к избе, катаясь в грязи вперемешку с азиатами.
После часа боя мы освободили деревню и достигли западного выступа этого села. К несчастью, гребень со своей красивой мельницей с широкими черными крыльями возвышался над нами всей свое массой. Русские установили там пулеметные гнезда. Их снайперы следили за каждым нашим движением.
Стоя на коленях в углу последней избы, я стрелял в каждую показывающуюся голову. Но моя позиция, слишком явная, была плохой. Пуля ранила мне палец. Другая задела бедро.
Один маленький волонтер шестнадцати лет, который начал стрелять рядом со мной, через две минуты получил пулю прямо в рот. Бедный паренек в ужасе привстал на мгновение, ничего не понимая. Он широко открыл залитый кровью рот и, не в состоянии говорить, но желая тем не менее объясниться, сказать что-то, упал в ил, где икал несколько секунд, прежде чем умереть.
Позади нас трупы наших товарищей, убитых во время прорыва врага на рассвете, были совершенно раздеты за те полчаса, что враг был на западном секторе Закревок. Тела были абсолютно голые, желтые и красные, в маслянистой грязи.
Из нашей избы мы видели, как с северо-востока и с северной стороны в долине подходили советские укрепления. Через гати вереницы солдат, шлепая по грязи, тащили 88-мм пушки. Склон и мельница над нами казались неприступными.
Командир направлял к нам всех солдат, которых собирал по окрестностям. Но могли ли мы сделать что-нибудь, кроме как помешать большевикам спуститься в деревню?
Выйти из избы, пойти в атаку по этому голому склону, похожему на плитку гуталина, без какой-нибудь складки местности, ложбинки, по земле, в которой мы вязли по колено, — все это означало бы пойти на всеобщую добровольную мясорубку.
И тем не менее надо было отвоевать и мельницу, и высотку. В противном случае следующей ночью враг соберет на эту высотку все свои силы.
Мы должны были восстановить рубеж без промедления или принять мысль и факт окончательного прорыва фронта со всеми последствиями этого.
* * *
Я попросил танков. Под их прикрытием мы бы могли еще достигнуть мельницы и холма. Но танки не пришли. Надо было действовать, дергать, злить врага.
Волонтеры проскользнули в большую траншею и поднялись по ней в направлении русских. Их вел лейтенант Тиссен, молодой двухметровый парень с челюстью Фернанделя, со смеющимися и озорными глазами большого ребенка. Он с легкостью отбрасывал назад гранаты, которые русские бросали ему. Одна пуля пробила ему левую руку. Но он, несокрушимый, продолжал бой и отвоевал уже пятьдесят метров, потрясая ходы сообщения своим громким, звонким смехом.
Наконец в четырнадцать часов прибыли немецкие танки. Их было всего два. Но шума их подхода было достаточно, чтобы посеять панику среди русских. Многие из них побежали. Мы видели, как некоторые убирали пулеметы с бруствера.
Танки двинулись, перепахивая землю. Наша маленькая колонна двинулась вслед за ними. Русские волной заливали долину, подвозя легкую артиллерию. Они увидели наши два танка, продвигавшиеся по голому склону. Сразу лавина залпов их противотанковых пушек обрушилась на танки, убивая и наших людей.
Мельница была нашей первой целью. Мой водитель, герой войны 1914–1918 годов Леопольд ван Далле бросился даже впереди танков по открытой местности. Он был фламандец. Ветряная мельница была привычной частью пейзажа его родины.
Он первым достиг черных крыльев, положив автоматной очередью трех сталинистов. Но в глубине траншеи один монгол, прислонившись к деревянным подпоркам укрепления, выстрелил в него. Пуля вошла под челюсть и вышли из темени черепа. Ван Далле, как настоящему христианину, еще хватило невероятной силы вытащить из кармана свои четки. Затем он упал замертво с открытыми глазами, смотревшими на широкую и мощную мельницу, похожую на старые мельницы пригородов Брюгге в стране Фландрии…
В четыре часа пополудни мы уже отвоевали всю высоту. Траншея была усеяна солдатскими мешками, брошенными убежавшим врагом. Они, как всегда, были набиты патронами, черствым замшелым хлебом, семечками подсолнуха. Нам досталось много пулеметов.
Но наша победа не вселяла нам оптимизма: чем владели мы больше, нежели накануне? Ничем. Зато мы потеряли определенное число наших товарищей.