«…Трансваль, Трансваль, страна моя, ты вся горишь в огне…»
Некстати вспомнив Харбинского предсказателя, Шурка сбился с шага, и полковник, скосив взгляд на поручика, с усмешкой спросил:
— Ну что, может, прознаем судьбу?…
Шурка молча кивнул, и они остановились возле шарманщика. Его «катеринка», обитая позолоченной жестью и украшенная разноцветными стеклышками, стояла на деревянной ноге и не падала только благодаря широкому кожаному ремню, перекинутому через плечо хозяина. Глядя на Чеботарева ждущими, слезящимися глазами, он старательно завертел ручку, шарманка взвизгнула, и полковник положил руку на ящик с билетиками, пристроенный сверху:
— Ну-ка, кудесник, открой тайну…
Шарманка мгновенно смолкла, пушистая белочка, сидевшая до этого на плече шарманщика, скользнула по руке вниз и, деловито перебрав лапкой билетики в ящике, вытащила один. Чеботарев щедро расплатился, но только отойдя на пару шагов, протянул сложенную вчетверо бумажку Шурке:
— Прочти, а то я суеверен малость…
Шурка развернул листик, там косым, скорее всего детским почерком, было написано: «Бойся черного глаза». Полковник тоже глянул на предсказание и покачал головой:
— Ну что ж, придется учесть…
Шурка удивленно посмотрел на своего спутника. Да, похоже, полковник отнесся к этому серьезно, и дальше они уже шли молча, по периметру огибая мощеную площадь.
В самом центре, возле каменного двухэтажного здания бывшей управы, украшенного вывеской горсовета, Шурка задержался. На чугунных столбах еще красовались старинные, ажурной ковки шестигранные керосиновые фонари. Поручик хотел рассмотреть их получше, но полковник толкнул его, и они, не останавливаясь, прошли дальше, к зданию монастыря, превращенного новой властью в клуб имени Парижской Коммуны и по совместительству в кинотеатр.
Тут керосиновые фонари отсутствовали, но зато, в ногу со временем, дверь обрамляла целая гирлянда электрических лампочек, почему-то забранных проволочной сеткой. Слева от входа, с истрепанной афиши на прохожих смотрели выразительные глаза Веры Холодной, а справа, у своей тележки, скучал мороженщик и топталась какая-то баба, продававшая с лотка пироги.
Полковник провел Шурку чуть дальше и у ворот все того же монастыря остановился. Через щель полуоткрытых створок было видно, что за стеной расположилась воинская часть, во всяком случае, там сновали люди в форме, а у коновязи стояли оседланные лошади. Убедившись, что он пришел куда надо, Чеботарев оттащил Шурку назад к кинотеатру, и они дружно принялись изображать собравшихся поразвлечься горожан, не забывая время от времени поглядывать на калитку проходной, прятавшуюся рядом с воротами.
Ждать пришлось, в общем, недолго. Присутственное время заканчивалось, на улице прохожих стало гораздо больше, какие-то молодые люди начали скапливаться возле клуба, и теперь полковник с поручиком вовсе не бросались в глаза. Чтобы лучше видеть, Чеботарев даже подошел к краю тротуара и сразу же кивнул Шурке. Яницкий обернулся и увидел, как из калитки вышел щеголеватый военный в темно-синих галифе и кожаной куртке с черным бархатным воротником.
Поручик было решил, что это тот, кого они дожидаются, но Чеботарев отрицательно качнул головой, и Шурка понял, что полковник призывает его быть повнимательнее. Тем временем владелец новенькой тужурки прошел мимо них, на минутку задержался у тележки мороженщика и зашагал дальше, прямо на ходу облизывая сладкий, малиново-красный цилиндрик, зажатый между двумя плоскими вафельками.
Козырев появился на улице почти сразу за начальником в кожанке. Шурка увидел невысокого, полноватого военного в буденовке и военной косоворотке с синими «разговорами» [36] , который шел прямо на них. Увидев полковника, он задержал свой взгляд на Чеботареве, оглянулся назад и, остановившись возле афиши с Верой Холодной, негромко спросил:
— Как вы меня нашли?
— Лишний вопрос… — Полковник, стоя спиной к Козыреву, обращался вроде как к Шурке. — Где мы можем поговорить?
— Идите за мной. Ресторан «Медведь». Подсядете…
Короткая профессорская бородка Козырева дернулась вверх, интеллигентское пенсне, чудом державшееся на переносице, строго блеснуло, и он, демонстративно отвернувшись от афиши, как ни в чем не бывало свернул за угол на улицу «Пламя революции» и пошел вдоль решетчатой ограды, заросшей пахучим кустарником.
Городской сад, бывший Купеческий, был разбит у реки, на другом берегу которой стеной стояла тайга. Козырев вошел в центральный вход не задерживаясь, миновал деревянную раковину, где оркестр пожарных, словно разминаясь, пробовал играть «тустеп» [37] , и вошел в деревянный павильон, у дверей которого на подставке стояло чучело медведя с подносом.
Выждав некоторое время, Шурка с Чеботаревым, неотступно следовавшие за бывшим прапорщиком, тоже вошли в ресторан. До революции здесь кутили богатые купцы, золотопромышленники, а теперь зал был набит разношерстной публикой. В дальнем углу гуляла компания, и какой-то пьяный, размахивая вилкой, громко пел песенку «про цыпленка жареного».
Козырева Шурка углядел на другой, менее шумной половине. Теперь, сидя за столиком без своей буденновки со звездой, он больше походил на приват-доцента, зачем-то обрядившегося в военную форму. Сбоку, почтительно согнувшись, замер официант, а на столе уже высилась бутылка сладкой воды, и были расставлены тарелочки с кетовой икрой, сыром и копченым омулем.
Спросив разрешения, Шурка с Чеботаревым тоже сели за этот столик, и полковник подчеркнуто грубо спросил:
— Мясного, что есть?
Скорчив едва заметную презрительную мину, официант ответил:
— Шнель-клепс, беф-були, эскалоп, ромштекс, — чего изволите?…
— Пару отбивных и пива, — коротко распорядился Чеботарев.
Официант привычно поклонился, а полковник, едва тот отошел подальше, тихо спросил:
— Вы здесь кто?
— Спец при повторкурсах… — так же тихо ответил Козырев и осторожно поинтересовался: — А вы с какой целью?
— В Москву пробираемся… Помочь сможете?
— А документы какие? — Козырев налил себе воды.
— Служащие губстатуправы.
— Тогда литер для железной дороги можно сообразить… Как, делегатами профсоюза конторских служащих поедете?
— То что надо. И не стесняйтесь, пара золотых у нас есть…
Увидев торопившегося к ним официанта, Чеботарев замолчал и, откинувшись на стуле, стал слушать, как за окном пожарные, оставив модные изыски, заиграли вальс
«На сопках Маньчжурии»…
* * *
«Отсидеться» в уезде у Козырева Седлецкому так и не удалось. «Буча», поднятая побегом полковника Кобылянского, дошла до самых верхов и к моменту возвращения Седлецкого оказалась чуть ли не в самом разгаре.