Второй налет был на Керстово во время ночного боевого вылета по кораблям противника — немец вошел в круг, помигал АНО, ему дали огни на посадку, а он сбросил 500-кг бомбу на ВПП с высоты 50 метров. Бомба не взорвалась, и я был вынужден ждать в воздухе. Меня потом перенацелили на аэродром Котлы.

В третий раз на Гора-Валдае после тренировочного полета своим звеном произвел посадку. Одиночный Ме-110 сбросил 2 бомбы и обстрелял из бортового оружия. Мои друзья-пилоты решили, что это Пе-2, а я говорю: «Может, и Пе-2, но лучше присмотримся из щели». Только спрятались — и взрыв.

— Что вы можете сказать о немецких летчиках?

— Я всегда их уважал. Тех, кто пренебрегал ими, сбивали. Помните, я говорил, что вместе со мной на Балтику прибыли еще 5 летчиков? Авдейкин, Ложечник, Самохвалов, Никитин, Лобанов и я… Из нас я один выжил. В какой-то момент ты начинаешь верить, что тебя никогда не собьют, и теряешь осмотрительность. И тогда ты погибаешь. Именно так и произошло со мной. К счастью, я сумел это пережить.

Атаковали они как придется — и меньшим числом, и большим, и на подходе, и на отходе, и смело, и настойчиво. Они же истребители. У них много хороших летчиков было, а если летчик хороший, то он всегда собьет, если захочет.

— А о финских летчиках что вы можете сказать? У них тоже свастика на бортах была, только синяя.

— А ничего. Откуда нам знать, что за летчик в «мессере» или «фоккере»? По силуэту вижу — враг, и атакую. Некогда там в бою на цвет свастики любоваться. Я из-за этого один раз чуть своего не сбил. Выскакиваю из облачности — впереди чужой силуэт. Я пристраиваюсь в хвост, собрался было огонь открыть, да вдруг звезду увидел. Выхожу сбоку — действительно наш, вроде «харрикейн», а летчик мне кулаком машет. Однозначно с финном я только один раз дрался — у него машина какая-то тупорылая была, но не «фоккер». Покрутились да разошлись.

—Говорят, что под Ленинградом наши летчики называли немецких истребителей «зелеными ж…ми», было такое?

— Нет, не было, я такого не слышал. При мне точно не было. Может, раньше?

— Как относились к немецким и финским летчикам во время войны?

— Как можно относиться к ним во время войны — это был противник! Вообще… это были хорошие летчики. Они были такие же, как и мы.

— А после войны? Злость какая-нибудь осталась?

— Нет. Как закончилась война — мы обычные люди стали. Быстро остыли. Они воевали, мы воевали. Вот, например, посылали меня на штурмовку. Захожу в атаку по колонне — на дороге люди, телеги, повозки — и расстреливаю от начала до конца. Откуда я знаю — может, там и мирные жители, сверху мне не видно, мне поставили задачу — я выполняю, где там углядишь, кто внизу. Это война. Так и они тоже. Верно ведь?

— Если бы сейчас встретились с немецким летчиком-ветераном, поздоровались бы, пожали руку?

— Да, почему нет? Я встречался с ними уже сразу после войны, сталкивался. Нормальное у меня к ним отношение.

— Что вы думаете о войне?

— Ты знаешь, я счастлив, что у меня был шанс защищать Родину, и я рад, что смог выполнить долг до конца. Да, я убивал и учил убивать, но об этом хорошо сказал один летчик-штурмовик, я могу полностью присоединиться к этим словам:

«Это было самое счастливое и горькое время. Горькое, потому что было много зла и горя, а счастливое — потому, что я делал то, что должен был делать! Никаких планов, ценилась только победа, у меня были настоящие друзья, большинство из них уже умерли. Тогда мы знали, за что бьемся и почему. Для тех, кто воюет, война — это испытание — из какого теста они сделаны. Она дает тебе опыт, который ты больше нигде не получишь. Для мирных жителей война — это ад, а для солдата — тяжелая, грязная и опасная работа… Когда война заканчивается, гражданские люди начинают говорить разное о том, что делали солдаты. Что-то не имеет оправдания, но все это надо оставить войне. Мои руки по локоть в крови, но я горжусь тем, что я делал, и, если бы довелось, повторил бы все, не задумываясь».

Вот почему я не могу смотреть американские фильмы про войну. Ни русские, ни немцы никогда не были кретинами, как их пытаются изобразить. Не американцы выиграли эту войну — они воевали с Японией, но не с немцами. Ту войну выиграли они, а нашу — мы.

Молодым бы я сказал так: храните мир, во время войны не задумывайтесь, воюйте, но будьте людьми, а не зверьем, а когда война закончится — остановитесь, не таите злобы, прощайте, но ничего не забывайте!

Боевой счет В.А. Тихомирова*

1 08.02.44 Хе-111 Мал. Рожки

2 8.02.44 ФВ-190 Пимостику

3 09.03.44 ФВ-190 Б. Тютерс

4 18.03.44 Ме-109 Верги

5 02.04.44 ФВ-190 Кунда

6 02.04.44 ФВ-190 Нарвский зал.

7 10.04.44 ФВ-190 Азери

8 13.05.44 ФВ-190 Азери

9 21.06.44 ФВ-190 Тиуринсаари

10 30.07.44 ФВ-190 Кунда

11 16.08.44 Ю-87 Рудница

12 16.08.44 Ю-87 Рудница

13 25.10.44 ФВ-190 Церель

14 24.03.45 ФВ-190 Пиллау

* По официальному списку побед штаба ВВС КБФ у Владимира Алексеевича 14 побед, в том числе 11 личных. В соответствии с летной книжкой — 13 побед, включая 11 личных. Разница заключается в двух победах, одержанных в паре с ведомым — Гапоновым.

В бою 2 апреля в 14:05—14:07 Тихомиров и Гапонов сбили по одному самолету, но эта победа в летной книжке отсутствует (отмечен только ФВ-190 сбитый в 17:27—17:45 — в том же бою 1 ФВ-190 сбил Беляев и еще 1 ФВ-190 в группе — еще два летчика).

В то же время победа 10 апреля, отмеченная в официальном списке как групповая — в паре с Гапоновым, в летной книжке записана как личная.

Летный состав 2-й АЭ. Слева направо: Сапожников, Скляров, Парафиенко, Сорока (чутьвыше), Рассихин, Акимов (чуть выше), Тихомиров, Волгин (удерева), Проскочилов, Ермилов, Потемкин

Цыганков Николай Петрович

Я родился 22 мая 1922 года на Северном Кавказе, под Моздоком. Когда мне было девять или десять лет, мои родители переехали в Гудермес — так что считаю, это моя родина. Восемь лет учился в школе там. Отец работал кузнецом на производстве. Я закончил восьмилетку и хотел поступить в авиационно-техническое училище, но райвоенкомат не получил туда наряда, и я устроился в горно-металлургический техникум в Орджоникидзе.