Харро Шульце-Бойзен будет молчать под пытками, но он слишком много наговорил по телефону до ареста, а его номер был подключен к системе подслушивания.
Суд вынес одиннадцать смертных приговоров. Двум женщинам сохранили жизнь.
В принципе приговор должен был утвердить председатель Военного трибунала. Но в данном конкретном случае Гитлер сохранил это право за собой. Итак, судьба этих тринадцати находилась в его руках.
Посыльный отправился к Герингу с отчетом сразу же после вынесения приговора. По словам генерал-полковника Лемана, его реакция была очень бурной: «Услышав слова «тюремное заключение», он взорвался и закричал, что фюрер никогда этого не утвердит». Через несколько часов лично Гитлеру о приговоре доложил его адъютант адмирал Путткамер. Фюрер утвердил смертные приговоры, отменил тюремное заключение для женщин и приказал назначить новый суд.
22 декабря 1941 года одиннадцать приговоренных должны были умереть.
Восьмерых мужчин перевезли с Принц- Альбрехтштрассе в тюрьму Плётцензее во второй половике дня. [12] Прежде чем покинуть камеру, Харро спрятал в щель стены только что написанное им стихотворение. Он сказал об этом другому заключенному, который перед казнью передал это третьему. Последний выжил и после войны приехал, чтобы разыскать стихи среди развалин дома. Каким- то чудом стихотворение оказалось на месте. Оно заканчивается такими строками: «Веревка или нож — не последние аргументы, и не сегодняшние судьи будут судить на Страшном суде».
Их разместили в восьми камерах Третьего дивизиона. Двери оставили открытыми, чтобы надзирателям легче было наблюдать за осужденными. Каждому было предоставлено право написать прощальное письмо.
…Прокурор Рёдер вышел из помещения, где казнили заключенных, со словами: «Шульце-Бойзен умер как настоящий мужчина».
Франц Фортнер категоричен: «Я присутствовал не на всех его допросах, далеко нет, — ведь после его ареста я вернулся в Брюссель, на место службы. Но могу дать гарантию: если Большой шеф и заговорил, то не из страха перед пытками или ради спасения жизни. Этот человек не знал страха. Он был не из таких, как Райхман или Венцель. Если бы он решил молчать, то и под пытками ничего бы не сказал, я уверен в этом… Видите ли, я понял, почему он повел себя так, а не иначе, значительно позже, после войны, когда мы стали чуть лучше разбираться в методах работы советской разведки. О, он был очень умен и очень тверд! Обманул нас всех! Русские всегда организуют на месте три сети: активную, резервную и законсервированную. Когда активная сеть засечена, на ее спасение не тратят время: на ней ставят крест, и точка. И резервная сеть приступает к работе вместе со своим руководителем, штабом, связными и радистами. Законсервированная же сеть становится резервной и готова принять эстафету после следующего тяжелого удара. Вы теперь понимаете, в чем хитрость? Треппер подкидывал нам кое-какие крохи, на которые мы набрасывались, а пока мы теряли время, гоняясь за тем, что осталось от его сети, резервная сеть совершенно спокойно подменила предыдущую! Треппер заговорил, это правда, но сказал то, что было предусмотрено. Таков был его долг. Как ни странно, своим молчанием он предал бы Москву».
Три сети? Допустим. Можно найти кадры, навербовать агентов, подготовить радистов. Но как быть с «источниками» информации? Их не наберешь сколько угодно. «Источник» нельзя подготовить: его находят, как правило, случайно, привлекают к работе. Теория Фортнера приложима к Гроссфогелю или Кацу: Треппер может выдать своих старых товарищей, у них есть замена в резервной сети. Но кто заменит Максимовича? Кто придет на смену Кэте Фёлькнер? Работа Директора все- таки не настолько совершенна, чтобы он мог в 1942 году предусмотреть «резервные» и «законсервированные» источники…
Но так ли уж важно, что объяснение Фортнера звучит неубедительно. Главное, что оно существует, существует осознанная необходимость логического объяснения. Фортнер арестовал Большого шефа и провел с ним несколько часов. Он убежден, что ни страх перед пытками, ни страх перед смертью не могли заставить его говорить. И тем не менее он заговорил: рапорты гестапо свидетельствуют об этом. Значит, должна была быть какая-то причина? Какая?
Французские специалисты единодушны: после того, как Треппера арестовали, он думал только о том, как обезопасить коммунистическую партию и связанные с ней организации. Гестапо прилагало все усилия, чтобы арестовать Центральный комитет; оно занималось этим до последнего дня оккупации Франции, и по его архивам видно, до какой степени близки были гестаповцы к успеху.
Дилемма была жестокой, но простой. Треппер мог бы выбрать молчание. Но это означало пытки; безумец тот, кто априори уверен, что стоически выдержит их. С другой стороны, он мог бы выдать избежавших ареста членов сети, убедить гестаповцев в своих добрых намерениях и, рассказав достаточно много, заставить их поверить, что рассказал все, дабы не допустить дальнейших расспросов. На этих чудовищных весах жизнь Каца и Гроссфогеля, конечно же, немного стоила. Так же, как жизнь Максимовича и Кэте Фёлькнер: зачем нужны «источники», если нет больше сети, которая могла бы их использовать?
Так рассуждали специалисты, и их объяснение не было лишено убедительности. Но как бы правдоподобно ни выглядела гипотеза, это еще не означает, что она верна. Действительно ли поведение Треппера определял расчет, который ему приписывали?
Я отправился в Штутгарт, чтобы спросить об этом Генриха Райзера.
Он был гауптштурмфюрером СС и, так же как Гиринг и Берг, старым профессиональным полицейским, которого взял на службу Гиммлер. Он стал специализироваться в сфере контрразведки еще до прихода нацистов к власти. Назначение в Париж получил сразу после оккупации страны. Гиринг был начальником зондеркоманды, но без конца разъезжал между Берлином, Брюсселем и Парижем. Райзер же не трогался с места. Гиринг контролировал действия зондеркоманды в разных странах, его заместитель Райзер командовал во Франции.
Он рассказывает: «Я боролся против «Красной капеллы» еще до того, как была создана зондеркоманда. Арест четы Сокол — моя заслуга. Мы не подозревали, что они работали на русских. Думали, что речь идет о банальной группе Сопротивления, подчиняющейся Лондону. Их сразу же затребовали в Берлин. И если пытали, то в Берлине, а не в Париже».
И далее: «Каца арестовал лично я. Мы взяли его с помощью Райхмана».
— Господин Райзер, тут какая-то ошибка: Каца вам выдал Треппер.
— Ничего подобного. Большой шеф не выдал никого из своих агентов хотя бы по той простой причине, что его об этом никто не просил. Если бы он предал их, мне, наверное, было бы об этом известно: я ведь работал там постоянно.
— Однако в донесении гестапо сказано определенно: Треппер позвонил Кацу и назначил ему встречу на станции метро «Мадлен», перед колонной Морриса. Когда Каца привели на улицу Соссе, Треппер сказал ему: «Придется поработать с этими господами. Игра окончена».