Мы уже достаточно долго торчим здесь на Ржевском плацдарме. Мы хорошо с ним познакомились, с этим городом, с его геометрически правильными улицами, развалинами церквей, тремя мостами через Волгу с ее круто спускающимися под уклон берегами, теснинами, руинами каменных зданий, где по северному берегу расположились наши наблюдатели.
Оттуда открывается широкий обзор вражеских позиций через траншеи и снежные брустверы. Местность просматривается до самых холмов, где когда-то были деревни, а теперь об этом можно только догадываться по сиротливо стоящим рядами высоким деревьям за пределами досягаемости наших орудий. Наши траншеи вытянулись перед бастионом. Прямо перед ними – подбитые танки.
Все это запечатлелось в нашей памяти, стало частью нашей жизни, потому что волей-неволей нам приходилось с этим жить.
Прощай, Ржев, город канатчиков и церквей! Мало что от тебя осталось. Мы оставляем тебя без боя, но враг будет помнить, что он не может поставить себе в заслугу этот камень из нашего бастиона.
Мы подрываем железную дорогу. Мы обрушиваем башни. Мы не оставим тебя просто так, совсем уж ничего не сделав, потому что твои женщины и дети предпочитают уйти с нами. Когда взлетит на воздух мост, по которому когда-то ходили поезда до Старицы, это будет сигналом. Но ты об этом не узнаешь. Скоро тут, к северу от Волги, останутся только фельдфебель Якобе и его люди.
17 февраля 1943 года. Мы слышали официальное сообщение. Не могу отрицать, что оно вызвало у нас горькую иронию. Они говорят об отчаянных боях в Харькове, где было подбито пятьдесят танков [9] . Если это было все, чем обороняли Харьков, то это достойно сожаления. Они могли бы уже сворачиваться и там. Армия, которую все время колошматят, стоит уже больше немногого. Прошу прощения, так мне кажется. Может быть, мы к ним несправедливы. Но если верно то, что мы думаем, имея в виду дивизии СС – «Великую Германию», «Рейх» и «Адольф Гитлер», – то тогда мы всего лишь понимаем это слишком хорошо. Это не отряды новобранцев, не наемники, не прославленные штурмовые дивизии, на которые можно возлагать надежды. Это «старики», прошедшие огонь, те, кто стоит насмерть.
По крайней мере, знаменательно, что войска все время продолжали оставаться на Ладожском озере и на озере Ильмень и в своих грязных окопах на Волхове. (В группе армий «Север» и на финских фронтах войска были завязаны в позиционной войне большую часть времени.) А насколько мне известно, это не части СС. Их вы можете увидеть в новостных фильмах, которые мы здесь ни во что не ставим.
Однажды наш батальон подбил восемнадцать танков у населенного пункта Бешенки. У Мартынова на фронте в триста метров было двадцать подбитых машин. В лесах под Табраковом пришлось устанавливать очередность, кому позволить открывать огонь следующему, потому что вначале все они – майор, адъютант и дежурный офицер – охотились за ними (танками), оставляя командный пост. Даже сержант противотанкового орудия оставил свою пушку и принял участие в охоте с магнитной миной. А танки все прибывали с каждым днем. День ото дня роты становились все меньше. Это продолжалось день и ночь и час за часом. Но наши баварцы стояли насмерть. В этих боях артиллерийский полк потерял одних только связистов двадцать пять человек, не считая наблюдателей.
Мы потеряли порядочно людей за счет пострадавших на эвакуационном пункте: от малярии, ревматизма, гриппа – и бог знает от чего еще. В основном это были крепкие парни. Это старая истина: сила – не главное. Именно худощавые, привыкшие к физическому труду держатся дольше. У Франца и у меня крепкое здоровье. Франц нашел себе куклу. Такое бывает. У нее круглое восточное лицо, крепкие ноги и милое голубое платье. Мы назвали ее Бабетта. Она сидит верхом на моей гитаре, а Франц клянется, что будет сегодня ночью с ней спать: баю-бай, детка…
В 3.00 я получил приказ утром приступать к исполнению обязанностей связиста в пехоте. В половине десятого я был с полковником Зиквольфом, как раз вовремя, чтобы пожелать ему счастливого дня рождения. Он оставил меня на обед и на кофе. Тем временем мои ребята устроились в землянке, принадлежавшей командиру отбывающего отделения. Должен сказать, выражаясь высокопарно, это вилла «Вид на Волгу». Между тем следовало привести все в порядок. Завтра еще один из наших знаменитых патрулей уходит; нам придется дать голубям что-то поклевать. Кажется, эвакуация откладывается. На западе артиллерийская пальба. Мы не беспокоимся. Все прекрасно.
Вчера я был занят с утра до позднего вечера. На рассвете вражеский дозор ворвался в нашу траншею. Это стоило нам одного человека убитым, но противник потерял трех человек, и еще один был взят в плен. Согласно сведениям, полученным от пленного, местом, куда наш патруль должен был идти этим утром, был район сбора. Поэтому патруль был подготовлен к контратаке.
Со своими старыми связистами я пробивался вперед сквозь сильный буран. При такой плохой погоде мы не могли контролировать команды по ведению огня, и мы пережили неприятные моменты, когда по нам выпустили две короткие очереди. Одна из них чуть было меня не сразила, другой были убиты двое в траншее. Но все равно патруль был на высоте и взорвал место сбора.
Из-за несчастного случая на меня свалилось много дел. Я сновал между ротой и батальоном и между полковником Зиквольфом и полковым командованием своего полка. Когда наконец я попал домой, то проспал тринадцать часов.
Сегодня я продиктовал полный доклад о патруле, внес последние события в свой дневник, а вечером без конца отвечал на телефонные звонки из-за обстрела. Теперь уже за полночь, но все полковые орудия все еще ведут огонь. Это уже третий такой обстрел. Я ужасно вымотался, в остальном же у меня все хорошо.
Когда только начало светать, буря все еще завывала, а иван опять сидел в траншее. Это было на позициях девятой роты, где прорвалось семь русских из двадцати пяти. Был короткий жестокий бой, рукопашная схватка. Не было времени стрелять, его хватало лишь на то, чтобы коротко взмахнуть винтовкой и приложить прикладом по ближайшему черепу. Через двадцать пять минут траншея снова была свободна. Враг потерял троих убитыми, один сдался в плен. Пленный сообщил, что сто человек остаются в резерве на позициях противника, которые мы называем Очаг Устрашения и Блиндажный Посад. Они прибыли прошлой ночью.
…Мы готовим контратаку. Сегодня во второй половине дня мы ринулись в атаку, в лицо нам дул ветер. Он дул с такой силой, что мы с трудом держались на узких обледенелых тропах. Через брустверы надувало тучи снежной пыли. Проволока, танки, воронки и развалины парка исчезли в белой метели. Неприятельские позиции в сорока метрах от нашей траншеи выглядели островом в снежной буре. Артиллеристы прикинули дистанцию, но даже снаряды самых тяжелых орудий бесследно исчезали под снежной пеленой. Мы слышали лишь грохот разрывов от упавших где-то снарядов.
В результате всего этого нам пришлось отказаться от обстрела Блиндажного Посада. Пехота должна обойтись без соответствующей артподготовки. В 8.30 тяжелые орудия будут вести огонь по этому району всего одну минуту. Все остальное на усмотрение личного состава 9-й. Как всегда. Последний, важнейший этап всегда достается пехоте, и никто не может ей помочь, когда она возьмется за дело.