Мы двинулись дальше. Все время шли маршем. Иногда вспоминали о нашей землянке. Мы пели, потому что нужно как-то поддерживать душевный настрой. После двухчасового отдыха в переполненном помещении для постоя мы продолжили путь, пока подтягивался арьергардный батальон. Они вышли из боя в соответствии с планом. Вполне соответствовало истинному положению вещей то, что дела как будто шли не совсем гладко. Вспышки уходили вверх: противник атаковал. Но штурмовые орудия уже собирались обратно на фронт: грохочущие монстры в белой от снежных вихрей ночи.
Добравшись до части в шесть часов утра, я ничего не мог делать, кроме как полчаса отогревать руки, зажав между ладонями кружку с горячим кофе. Я был слишком уставшим для того, чтобы есть. Потом стало лучше. Снял ботинки и заметил, что носки и портянки были пропитаны кровью. Я заснул. Доброе утро, доброй ночи!
В три часа следующего утра мы возобновили движение. Огонь подкрашивал бирюзовое небо. Как может варварское представление быть таким очаровательным, таким неописуемо прекрасным?
В семь часов мы были готовы действовать, и я поймал себя на том, что исполняю обязанности артиллерийского связного гренадерского ударного полка. Я стоял за снежным бруствером и смотрел на идущие колонны русских, выдвигающиеся из-за небольшой речки. Я наблюдал, как они формируются в роты и двигаются вперед на мотосанях. Затем наша артиллерия накрыла их.
В 13.50 мы продолжили марш. Из окна женщина, которая осталась по каким-то своим соображениям, в последний раз показала своему ребенку немецких солдат. В ее глазах было отчаяние. Мы шли маршем. Наступила ночь. Мы отдыхали два часа в переполненных домах, потом продолжили марш. Дул ветер со снегом. Вспышки вспарывали небо.
Когда колонны остановились, мы попытались найти убежище от ветра. Всадники лежали перед своими лошадьми, распластавшись лицом к земле, обхватив руками свои винтовки, мохнатые и бесформенные в своих тулупах, выглядящие как медведи или тибетцы. Мы шли вместе с батареей. Из-за выстрелов снег приобретал фиолетовый оттенок.
Полдень. Мы отдыхали три часа, проспав два из них. Затем опять продолжили марш. Солнце жгло наши лица. Снег блестел. Наши губы начинали трескаться.
Когда солнце ушло за холмы на другой стороне большой реки, мы следовали в пункт А. Это было как на параде – люди, лошади и повозки, идущие, чеканя шаг. Вечером, когда мы расселись вокруг стола, на наших лицах были глубокие борозды морщин – эти характерные линии от уголков глаз и носа.
Утром орудия были готовы действовать.
С позавчерашнего дня мы на новой арьергардной позиции. Несмотря на напряжение, я в полном порядке. Ярко светит солнце, а немного позднее я поеду дальше с Францем Вольфом в нашем маленьком радиофургоне. Мы не ожидаем боевого контакта с противником до завтра.
Как раз когда я в спешке завершал свой доклад, атаковал русский истребитель. От него на мою бумагу попала грязь, а выбитые ударной волной окопные стекла ударили мне в спину. Лейтенант К. был ранен.
Во второй половине дня я пошел с Францем Вольфом и Йеном Брауном в качестве артиллерийских связных батальона Ула. У нас опять была наша маленькая повозка с конем Федором в качестве тягловой силы. Йен был возницей и оператором одновременно.
Мы перевалили через холмы под ослепительно яркими лучами солнца. Приближались шесть русских бомбардировщиков с четырьмя нашими истребителями на хвосте. Они прижимали их книзу. Прежде чем яростная погоня исчезла за деревьями, два больших русских самолета завалились на бок и рухнули, оставив за собой шлейфы дыма.
Мы переправились через Днепр, который тут не шире Кинцига. В Н. пехота вышла на позицию, окапываясь и двигаясь маленькими группами на ровной полосе земли перед лесной полосой, где появится противник. Удар нанесен по левому флангу полка. Силы противника прорвались и уже удерживают территорию. Фланг укрепляется. Мы выдвигаем постоянно действующие дозоры и готовимся к атаке.
8 марта 1943 года. Неприятель подходит силами в пять тысяч человек на левом фланге дивизии. Наши корректировщики огня докладывают об их передвижениях. Наша собственная атака уже встречает сильное сопротивление. Но к вечеру все снова успокаивается. Солнце заходит в необыкновенно живописных красках, распространяя дымчато-золотистое сияние, контрастирующее с ясными голубыми тенями зимней ночи, которые медленно двигались к востоку.
Двое из нас шли через поля с затвердевшим снегом, в то время как Франц сел в повозку, чтобы окольным путем ехать через мост. Удаляясь, они становились все меньше и меньше на фоне пустынного пейзажа – Федор, повозка и Франц на месте кучера. Затем они снова приблизились к нам через пологие холмы.
Мы нашли батарею готовой тронуться в путь. Дома были пусты со всеми этими признаками окончательного бегства, которые делают человеческое жилье столь унылым. Мы присоединились к колонне и шли маршем в сторону заходящего солнца. Наступил вечер. Путь становился труднее, дул колючий ветер. Больше он уже не был нежным и игривым, а был голубым и твердым, как сталь. Он хватал за лицо и пронизывал насквозь все тело. Мне было холодно в своей тонкой шинели, без рубашки под нею. Я просил тулуп, но он тяжким грузом лег на мои усталые плечи. Что-то было не в порядке с моим левым коленом; мы уже прошли десять километров, а предстояло пройти еще тридцать. Усталость сжимала голову отупляющим, оглушающим обручем. В конце концов путь продолжали только мои ноги, шаг за шагом, неуклюже спотыкаясь на ветру. Последние два километра дорога пролегала по глубокому снегу, в стороне от главной дороги. Я шел медленно, как очень старый человек. Из оврага позади меня, где застряли машины, в ледяной ночи раздавались проклятия водителей, подобно крикам проклятых душ.
Было уже за полночь. Помещения для постоя переполнены, так же как и жалкие, грязные лачуги. Мы тяжело опустились на скамьи так, будто были нагружены свинцом. Отяжелевшими от усталости глазами смотрели, как подрумянивался хлеб на железной печке, и слушали, как гудит самовар. Несмотря на все это, мы пели. Мы устроились в одном помещении с несколькими украинскими истребителями партизан [10] . Через некоторое время они оставили комнату за нами и ушли в ночь за своей добычей.
Когда рассвело, мы увидели груду невероятно грязного тряпья, лежавшего на печке. В углах были горы вонючей грязи. Но это – Россия. И так же типично для России, что из всего этого дерьма вдруг вылезает маленькая девочка с милым, ангельски красивым личиком. У нее были большие глаза и белокурые локоны, и все же ее красоте было предназначено так быстро поблекнуть, и она станет такой же, как ее бабушка, такой же безобразной и грязной, как ведьма, что не захочешь до нее дотронуться даже в перчатке.
Ну, мы вычистили свинарник. Украинцы нам помогали, усмехаясь. Они выносили грязь лопатами и досками. После этого помещение стало пригодным для жилья.
День быстро прошел. Она начался рано, после трехчасового сна. Это было потому, что прежде нужно было подумать о лошадях (а найти укрытие как для лошадей, так и для людей было нелегко). Но вечером мы опять пели, чувствуя удовлетворение от хорошо выполненной днем работы для того, чтобы хорошо отдохнуть ночью. Когда я повесил гитару и сел на свое одеяло, как всегда последним из бодрствующих, наслаждаясь моментом одиночества, прибыл гонец с приказом: «Вам надлежит быть в… самое позднее к шести часам». Я посмотрел на карту – ага, так… Подъем в 3.00, отправление в 4.00. Сейчас 22.00. «Спи быстрее, товарищ».