На следующее утро около шести часов, когда избитая Урсула нянчила младенца, в подвал вошли еще двое солдат. С ребенком на руках она пыталась проскользнуть мимо них, но была слишком слаба. Один из солдат выхватил у Урсулы ребенка и сунул его в коляску, второй плотоядно ухмыльнулся. Они оба были немытые, в грязном обмундировании, с ножами, заткнутыми за голенища сапог, в меховых ушанках. У одного гимнастерка даже не была заправлена в штаны. И они изнасиловали ее, а когда ушли, Урсула схватила все одеяла, что смогла найти, схватила младенца, девочек и побежала через улицу в комплекс маленьких домов с садиками. Там она нашла ванну, выброшенную взрывом из одного из домов, перевернула ее и заползла под нее вместе с детьми.
В Гермсдорфе восемнадцатилетняя Юлиана Боник с приближением русских забралась под диван в глубине подвала. Она слышала, как ее отец, лингвист, говоривший по-русски, протестовал против вторжения в их дом. Солдаты хотели знать, где Юлиана, а отец кричал: «Я сообщу вашему комиссару!» Под дулом винтовки ее отца вывели на улицу. Юлиана лежала неподвижно, надеясь, что русские уйдут. Она вымазала лицо и белокурые волосы грязью, чтобы казаться старше и непривлекательнее, но все равно не хотела рисковать и осталась под диваном.
В соседнем подвале пряталась пара стариков. Вдруг Юлиана услыхала испуганный крик одного из них: «Она там! Там! Под диваном!» Юлиану вытащили из ее убежища. Пока она стояла, дрожа от страха, русские о чем-то поговорили и все, кроме одного, ушли. «Это был молодой офицер, — рассказывала она, — и, насколько я могла видеть в свете фонарика, довольно опрятный и чисто выбритый». Его жесты не оставляли сомнений в его намерениях. Юлиана отпрянула, но он придвинулся к ней и, улыбаясь, «мягко, но настойчиво» начал ее раздевать. Юлиана сопротивлялась, и ему было нелегко, так как «в одной руке он держал фонарик и с типично русским недоверием все время оглядывался, боясь нападения сзади».
В конце концов, несмотря на все сопротивление, ему удалось ее раздеть. Она пыталась умолять его, но не знала русского языка, и расплакалась, упала на колени. Молодой русский смотрел на нее. Юлиана перестала плакать, взяла себя в руки и попробовали другую тактику: заговорила вежливо, но твердо: «Это неправильно. Люди так себя не ведут». Русскому это явно надоело, он выказывал нетерпение, и Юлиана снова не сдержалась: «Я просто не люблю вас! Так нельзя! Я вас не люблю!» Русский вдруг раздраженно хмыкнул и бросился вон из подвала. На следующее утро Юлиана и еще одна девушка сбежали в женский доминиканский монастырь, где четыре недели прятались на чердаке. Впоследствии Юлиана узнала, что ее подруга Рози Хоффман и мать Рози, поклявшиеся убить себя, когда придут русские, были изнасилованы, а потом приняли яд. [62]
Герд Бухвальд, учитель, видел, как советские войска мародерствовали в его квартале в Рейникендорфе. Его квартиру полностью разграбили женщины-красноармейки, которых «как магнитом притягивала одежда его жены. Они забрали все, что им понравилось, и ушли». Герд сжег остальное, а пистолет закопал в саду. Тем вечером появились русские солдаты, совершенно пьяные. «Фрау! Фрау!» — кричали они Бухвальду. Он взял себя в руки, дружелюбно улыбнулся и сказал: «Фрау капут». Поскольку он два дня не брился и не причесывался, то казался старше и, может, поэтому ему поверили. Во всяком случае, они явно поняли, что его жена умерла. Бухвальд растянулся на диване, а солдаты осмотрелись, забрали пару подтяжек и покинули его дом. Бухвальд запер дверь на засов, отодвинул диван и помог своей жене Эльзе вылезти из ямы три на три фута, которую он выковырял в бетонном полу. Следующие несколько недель она все ночи проводила там.
Доктор Герхард Якоби, пастор церкви памяти кайзера Вильгельма, тоже сумел надежно спрятать свою жену, хотя из его подвала многих женщин вытащили и изнасиловали. Пастор спал перед подвалом в узком шезлонге, его жена лежала у стены головой к его ногам. Под тяжелым одеялом она была практически невидима.
В Вильмерсдорфе русские поначалу произвели благоприятное впечатление на Ильзе, ее младшую сестру Аннелизе и ее мать: некоторое время их не тревожили. Затем однажды ночью перед рассветом Аннелизе вытащили из постели, в которой она спала вместе с матерью, и, не обращая внимания на ее крики, потащили наверх в квартиру. Там ее жестоко изнасиловал советский офицер. Закончив, русский со словами «хорошая немка» погладил ее по голове и попросил никому не рассказывать, что ее изнасиловал русский офицер. На следующий день солдат принес ей сверток с продуктами. Вскоре после этого другой солдат обратил внимание на Ильзе. «Он вошел, держа в каждой руке пистолет, а я сидела на кровати и думала, каким он убьет меня, левым или правым», — вспоминала Ильзе. В подвале было холодно, и на Ильзе было несколько свитеров и лыжные брюки. Солдат набросился на нее и начал срывать свитера, но вдруг озадаченно спросил: «Ты немецкий солдат?» Ильзе не удивилась: она так исхудала от голода, что едва ли была похожа на женщину. Однако солдат быстро понял свою ошибку и изнасиловал ее, а уходя, сказал: «Вот что немцы делали в России». Через некоторое время он вернулся и, к ее изумлению, до утра сидел рядом с ее кроватью, защищая от других похотливых красноармейцев.
Семья Анц еще несколько раз подвергалась жестокому насилию. Однажды их вытащили из подвала, поставили у стены и хотели расстрелять. В другой раз Ильзе снова изнасиловали. Они начали подумывать о самоубийстве. «Если бы у нас был яд, — вспоминала Ильзе, — я бы точно покончила с жизнью».
Пока русские насиловали и грабили, немцы сводили счеты с жизнью. В одном Панкове за три недели было совершено 215 самоубийств; в основном это были женщины. Иезуиты отец Йозеф Михалке и отец Альфонс Мацкер из церкви Святого Канизия в Шарлоттенбурге полностью осознали, до чего довела женщин жестокость русских, когда из реки Хавель выловили трупы женщины с двумя детьми. Женщина привязала к рукам по набитой камнями хозяйственной сумке, обняла детей и прыгнула в воду.
Одну из прихожанок отца Михалке, семнадцатилетнюю Ханнелору фон Кмуда, изнасиловала толпа пьяных русских солдат. Затем в девушку трижды выстрелили, но она выжила. Тяжелораненую, ее привезли в детской коляске в дом пастора. Отца Михалке в тот момент дома не было, а когда он вернулся, девушка исчезла. Священник искал ее целые сутки и в конце концов нашел в больнице Святой Хильдегард. Он причастил ее и утешал всю следующую ночь. Ханнелора выжила, но год спустя она и ее мать погибли под колесами грузовика.
Маргарет Промайст была ответственной по бомбоубежищу. «Два дня и две ночи, — вспоминает она, — волна за волной накатывались в мое убежище русские; они грабили и насиловали. Если женщины сопротивлялись, их убивали. Только в одной из комнат я нашла шесть или семь женских трупов. Все лежали так, как их оставили после изнасилования, а их головы были совершенно разбиты». Маргарет тоже изнасиловали, хотя она умоляла молодого солдата и говорила, что слишком стара для него. Она видела, как трое русских держали медсестру, пока четвертый ее насиловал.
Член гитлерюгенда Клаус Кюстер, уже в гражданской одежде, разговаривал с двумя советскими офицерами, сидевшими в джипе. Один из них говорил по-немецки и был так болтлив, что Кюстер собрался с духом и задал недипломатический вопрос: «В газетах писали, что русские солдаты насилуют и грабят. Это правда?» Офицер щедро предложил ему пачку сигарет и сказал: «Даю слово чести, слово офицера и советского солдата, что никого и пальцем не тронул. Все, что было написано в тех газетах, ложь». На следующий день Кюстер увидел, как трое русских схватили на Генерал-Барби-Штрассе женщину и затащили ее в подъезд. Один солдат взмахом автомата приказал Кюстеру убираться, второй держал визжащую женщину, а третий ее насиловал. Затем Кюстер увидел, как насильник вышел из подъезда. Он был очень пьян, по его лицу ручьями текли слезы. Он крикнул: «Ja bolshoi swinja». Кюстер спросил одного из русских, что это значит. Тот рассмеялся и сказал по-немецки: «Это значит: «Я большая свинья».