Фон Мантейфель тоже потерял самообладание:
— Фон Мантейфели служили Пруссии двести лет и всегда отвечали за свои действия. Я, Хассо фон Мантейфель, с радостью принимаю на себя эту ответственность.
Кейтель развернулся к Хейнрици:
— Вы во всем виноваты! Вы!
Хейнрици указал на дорогу, по которой отступали войска фон Мантейфеля, и ответил:
— Могу лишь сказать, маршал Кейтель, что, если снова вы хотите послать этих людей на верную смерть, почему бы вам этого не сделать?
Фон Мантейфелю показалось, что Кейтель вот-вот набросится на Хейнрици, но тот рявкнул:
— Генерал-полковник Хейнрици, с этого момента вы освобождаетесь от командования группой армий «Висла». Возвращайтесь в штаб и ждите преемника.
Высказавшись, Кейтель прошествовал к своему автомобилю и укатил.
Как раз в этот момент из леса появились генерал Мюллер-Хиллебранд и его штаб. Все — с автоматическими пистолетами.
— Нам казалось, что назревают неприятности, — пояснил генерал.
Фон Мантейфель все еще не исключал подобной возможности и предложил Хейнрици охрану «до конца», однако Хейнрици отклонил это предложение. Он отдал честь офицерам и забрался в свой автомобиль. Отслужив сорок лет в армии, в самые последние часы войны он был с позором отправлен в отставку. Хейнрици поднял воротник своей старой дубленки и приказал шоферу возвращаться в штаб.
* * *
Русские были повсюду. Хрупкая оборона города трещала по всем швам, и район за районом попадали в их руки. В некоторых местах плохо вооруженные фольксштурмовцы просто поворачивались к наступавшим спинами и бежали. Гитлерюгенд, фольксштурм, полиция и пожарные бригады сражались бок о бок, но у них были разные командиры. Они защищали одни и те же объекты, но зачастую получали противоположные приказы. А многие вообще даже не знали, кто ими командует. Новый командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг послал немногих оставшихся в живых ветеранов разбитого 56-го танкового корпуса на усиление фольксштурма и гитлерюгенда, но это принесло мало пользы.
Целендорф пал почти мгновенно. Гитлерюгенд и фольксштурм, пытавшиеся дать бой перед ратушей, были уничтожены; мэр вывесил белый флаг и покончил с жизнью. В Вейсензе, до возвышения Гитлера преимущественно коммунистическом районе, многие кварталы капитулировали немедленно и появились красные флаги — на многих виднелись красноречивые следы поспешно удаленной черной свастики. Панков продержался два дня, Веддинг — три. Мелкие очаги сопротивления яростно сражались до конца, но непрерывной линии обороны не было нигде.
Уличные баррикады разлетались, будто были сложены из спичек. Русские танкисты на полном ходу стреляли по зданиям: им легче было взрывать их, чем посылать за снайперами солдат. Красная армия не теряла времени зря. Некоторые препятствия, такие, как трамвайные вагоны или набитые камнями телеги, расстреливали прямой наводкой. Если встречались более мощные преграды, русские обходили их. В Вильмерсдорфе и Шенеберге советские войска, встречая сопротивление, входили в дома по обе стороны блокированных улиц, расчищая себе дорогу из подвала в подвал базуками. Затем они появлялись за спинами немцев и уничтожали их.
Артиллерия стирала центральные районы с лица земли ярд за ярдом. Как только захватывался очередной район, русские вводили в него огромное количество пушек и «катюш», передислоцированных с Одера и Нейсе. В аэропортах Темпельхоф и Гатов пушки стояли сплошной стеной. То же самое наблюдалось в Грюневальде, в Тегельском лесу, в парках и на открытых пространствах, даже в садах многоквартирных домов. Ряды «катюш» загромоздили главные магистрали, испуская непрерывный поток фосфоресцирующих снарядов, поджигавших целые кварталы. «Было столько пожаров, что ночь превратилась в день, — вспоминает фольксштурмовец Эдмунд Хекшер. — Можно было читать газету, если она у вас была». Доктор Вильгельм Нольте, химик, насильственно завербованный в Службу пожарной защиты, [61] видел, как советские самолеты-корректировщики наводили артиллерийский огонь на его людей, пытавшихся тушить пожары. Германа Хелльригеля, недавно мобилизованного в фольксштурм, взрывная волна оторвала от земли и бросила в ближайшую воронку. К своему ужасу, Герман приземлился на трупы трех солдат. Пятидесятивосьмилетний фольксштурмовец, бывший коммивояжер, выбрался из воронки и со всех ног бросился домой. Чем глубже русские проникали в город, тем больше валялось на улицах сброшенных мундиров и повязок и тем меньше фольксштурмовцев оставалось в рядах защитников.
Некоторые части намеренно распускались командирами. На Олимпийском стадионе командир батальона фольксштурма Карл Риттер фон Хальт созвал всех оставшихся в живых после ожесточенного сражения и приказал разойтись по домам. Половина его людей вообще была бесполезна: они были вооружены немецкими винтовками и итальянскими патронами. «Оставалось лишь отправить их домой, — сказал фон Хальт. — Или домой, или бросаться в русских камнями».
По всему городу началось массовое дезертирство. Сержант Хельмут Фольк не видел причин отдавать свою жизнь за фюрера. Фольку, бухгалтеру абвера, немецкой разведки, вдруг вручили винтовку и отправили на сторожевой пост в Грюневальде. Услышав, что его часть получила приказ передислоцироваться в район имперской канцелярии, Фольк отправился домой на Уландштрассе. Родные не обрадовались его приходу, ибо своим мундиром он подверг опасности их всех. Фольк быстро скинул форму, переоделся в гражданскую одежду, а обмундирование спрятал в подвале. И вовремя: через час этот район был захвачен русскими.
На командном посту близ Фрей-Бридж рядовой Вилли Тамм услышал нечто такое, что заставило его принять решение остаться в своей части до конца. К капитану Тамма явился с докладом лейтенант и за чашкой кофе и стаканом шнапса заметил: «Подумать только! Вся пехота собралась дезертировать. Сегодня трое исчезли, не доложившись мне». — «И что же ты сделал?» — спросил капитан. «Пристрелил», — прихлебывая кофе, сказал лейтенант.
Хищные отряды эсэсовцев, прочесывавшие город в поисках дезертиров, взяли правосудие в свои руки. Они останавливали почти каждого, кто носил военную форму, и проверяли удостоверения личности и принадлежность к воинским частям. Любого, заподозренного в том, что он покинул свою часть, немедленно расстреливали или вешали на дереве или фонарном столбе в назидание прочим.
Шестнадцатилетний Ариберт Шульц, член гитлерюгенда, направлявшийся в свой штаб в заброшенном кинотеатре в Шпиттельмаркте, увидел долговязого рыжего эсэсовца с винтовкой, конвоировавшего какого-то мужчину. Шульц спросил, что происходит, и эсэсовец объяснил, что человек этот — сержант вермахта, которого обнаружили в гражданской одежде. Эсэсовец довел сержанта до Лейпцигерштрассе, затем вдруг резко толкнул. Пока сержант махал руками, пытаясь сохранить равновесие, эсэсовец выстрелил ему в спину. Все это видел Шульц, топавший сзади. В ту ночь Шульц снова увидел рыжего эсэсовца. Вместе с другими мальчишками своей части Шульц стоял в дозоре у баррикады, когда на Курштрассе появился советский танк «Т-34». Танк медленно поворачивал башню, когда по нему ударили прямой наводкой и взорвали. Единственного оставшегося в живых танкиста взяли в плен. В карманах красноармейца мальчишки нашли фотографии главных берлинских достопримечательностей. В штабе русского танкиста допросили и передали человеку с винтовкой, тому самому эсэсовцу. Он вывел пленника на улицу, но на этот раз, ухмыляясь, похлопал его по плечу и жестом показал, что можно уходить. Русский ухмыльнулся и только собрался уйти, как эсэсовец пристрелил его, тоже в спину. И тут юный Шульц понял, что долговязый эсэсовец — официальный штабной палач.