Голбов вытаращил глаза:
— Идиот. Мне что, делать больше нечего? Только и заботиться о твоей жене?
Он вызвал медиков и сжал запястья немца, чтобы пока остановить кровь. Может, уже и поздно, думал Голбов, когда санитары уводили майора.
— Не трогайте мою жену! — продолжал вопить немец. — Не трогайте мою жену!
Голбов прислонился к мотоциклу и снова раскурил сигарету. Геббельс хорошо поработал. «Они что, считают нас монстрами?»
* * *
Бруно Царцики стоял посреди улицы, не замечая льющихся по щекам слез, и смотрел, как мимо идут освободители, которых он так долго ждал. Коммунистический вожак района Ноейнхаген-Хоппергартен, что в 12 милях к востоку от Берлина, ликовал, так как теперь все видели то, о чем он знал всегда: измышления Геббельса о Советах — наглая, злобная ложь. Солдаты Красной армии, аккуратные и подтянутые, быстро прошли через Нойенхаген и направились на запад к берлинским районам Вейсензе и Лихтенбергу. В городе практически не было уличных боев. Большинство местных нацистов выехали еще 15 апреля. Тогда Бруно сказал майору Отто Шнейдеру: «Когда я увижу первых русских, то встречу их с белым флагом. Сражение бесполезно».
Майор согласился. Только один человек затеял бой: фанатик Герман Шустер, начальник партийного отдела социального обеспечения. Он забаррикадировался в своем доме и открыл огонь по передовым частям разведки. Это было одностороннее сражение. Русские умело уничтожили Шустера ручными гранатами вместе с домом.
Бруно и остальные члены его коммунистической ячейки сожгли повязки фольксштурма и встретили русские войска белым флагом. Никогда прежде Бруно не чувствовал себя таким счастливым. Он рассказал русским все, что знал, и сообщил, что он и его друзья — антифашисты и всегда были антифашистами. Приход солдат Жукова сотворил чудо для Бруно, чудо, которого он ждал много недель: его язва зарубцевалась. Впервые он мог есть без тошноты и боли. Излечение было недолгим. Детальный план будущего социалистического управления городом, который Бруно самоуверенно предложил победителям, был отвергнут. Какой-то русский чиновник выслушал его и ответил одним словом: «Нет». В тот день, через три месяца после того, как Бруно Царцики с гордостью и восхищением смотрел за маршем своих идолов, язва, причиной которой он считал фашистов, вернулась, еще более злая, чем прежде.
* * *
В тюрьме Лехртерштрассе осужденный капрал Герберт Косни не знал, сколько еще фортуна будет благоволить ему. Смертный приговор, вынесенный ему гражданскими властями, все еще не был подтвержден военным судом. Каждый прожитый день был для обреченного Герберта подарком судьбы. 20 апреля Герберту сказали, что военный трибунал рассмотрит его дело на следующий день. Герберт не сомневался в том, каким будет вердикт, и понимал, что его могут казнить немедленно. Однако на следующее утро, когда его под охраной привезли на суд в Плецензе, здание суда оказалось пустым: все укрылись в бомбоубежищах. Хотя неожиданная русская бомбардировка спасла Герберта, это была лишь краткая передышка. Косни сказали, что суд состоится в понедельник, двадцать третьего. Русские были для Герберта последней надеждой: если они до понедельника не возьмут тюрьму, он точно умрет.
Из-за артобстрела заключенных переместили в подвалы. Герберт заметил, что охранники вдруг стали дружелюбными. Поползли слухи, что некоторых заключенных уже освободили, а других могут выпустить через несколько часов. Герберт был уверен, что его задержат, но надеялся, что отпустят его брата Курта. Курт тоже слышал последние новости, но он знал то, чего не знал Герберт, — что эти слухи по меньшей мере отчасти соответствуют истине. Уборкой и другими грязными работами в тюрьме занимались члены секты «Свидетели Иеговы», осужденные за отказ от воинской повинности по религиозным убеждениям. Некоторым из них выдали пропуска на выход из тюрьмы. Курт заметил, что один из сектантов не очень терпится покинуть тюрьму: сидит за столом в подвале и тщательно подъедает последние куски со своей жестяной тарелки. «Почему ты не уходишь с остальными?» — спросил Курт. Мужчина объяснил очень просто: «Мой дом в Рейнланде за позициями западных союзников. Туда не добраться. Пересижу здесь, пока все не закончится». Курт взглянул на пропуск. Если сектант не собирается им воспользоваться, то у него есть на примете тот, кому пропуск сгодится. Пока заключенный жевал, Курт, отвлекая его разговором, придвигался все ближе к желтому листку бумаги, олицетворявшему свободу. Еще несколько секунд дружелюбной болтовни, и Курт незаметно сунул листок в карман, а потом ушел.
Он быстро нашел Герберта и предложил ему бесценный пропуск. К его удивлению, Герберт отказался, объяснив, что он приговорен к смерти и гестапо в любом случае его схватит. Курта же всего лишь подозревали в связи с коммунистами и не предъявили никаких обвинений.
— У тебя больше шансов, — сказал Герберт брату. — Иди ты. — Затем он добавил с фальшивым энтузиазмом: — В любом случае мы все можем выйти завтра. Почему бы тебе не быть первым?
Вскоре со скатанным одеялом через плечо Курт Косни вошел в помещение охранников на главном этаже и присоединился к очереди «Свидетелей Иеговы». Один из охранников, сержант СС Бате, который знал Курта в лицо, посмотрел на него в упор. Курт с ужасом представил, как его хватают и швыряют обратно в подвал, однако Бате отвернулся. «Следующий», — выкликнул второй охранник, сидевший за столом. Курт предъявил пропуск. Пять минут спустя с официально проштампованным документом об освобождении Курт Косни стоял на улице перед тюрьмой. Он был свободным человеком. Улица простреливалась и «воздух загустел от шрапнели», но Курт Косни этого не замечал. Он «опьянел от счастья, словно выпил двадцать порций виски».
* * *
Русские вошли в Цоссен. 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко захватила штабы ОКХ и ОКБ в целости и сохранности вместе с горсткой инженеров, солдат и техников. Больше никого там не было. Усталые, в копоти, моргая от изумления и яркого света, танкисты Рыбалко бродили по подземным галереям, жилым помещениям и кабинетам, находя повсюду свидетельства поспешного бегства. Майор Борис Полевой, политработник, прикрепленный к штабу Конева, видел горы карт и документов на полах. В одной из комнат на письменном столе лежал халат; рядом кожаная папка с семейными фотографиями.
«Коммутатор 500», огромный узел связи, не был разрушен. Мужчины стояли на пороге и смотрели на мигающие на консолях огоньки. Ни одного оператора. Большие таблички, прикрепленные к пультам, предупреждали на русском: «Солдаты! Не ломайте это оборудование. Оно пригодится Красной армии!» Полевой и другие офицеры подумали, что убегавшие немецкие работники «оставили эти предупрежденя, чтобы спасти свои шеи».
Захваченный на командном центре Ганс Белтов, главный инженер комплекса электросистем, сейчас водил русских по узлу связи «Коммутатор 500». Белтов объяснил через русских переводчиц, что один оператор оставался до самого захвата штаба, и прокрутил магнитофоную запись последних переговоров. В те последние минуты, пока Цоссен еще оставался в руках немцев, вызовы поступали со всех концов быстро съеживающегося рейха.