Вновь начинается притихший было дождь. Мы остаемся под деревьями и уже через несколько минут насквозь промокаем. Крупные капли дождя текут по нашим продрогшим спинам, смывают соленый дневной пот. Кадыровцы зовут нас в свои машины. Зовут не слишком охотно. А мы не горим желанием сидеть рядом с ними и остаемся мокнуть под струями холодной воды. Мы тихо ненавидим их. Ненавидим за то, что у них есть эти новые, хорошие машины, за то, что отлично вооружены и одеты, за то, что в отличие от нас они знают, кому и за что здесь служат, за то, что теперь в новой Чечне им больше веры, чем нам…
С наступлением темноты, соврав кадыровцам об окончании своей службы, мы уезжаем в отдел. Но во двор не заходим. Тайд объявил час снятия с постов 23.00. Мы сидим в машине Проныра, где ему и подошедшему Тамерлану я рассказываю недавно сочиненные стихи про Рамзеса. Майор тыла, как возможный стукач и невозможный мерзавец, высаживается из машины сразу по приезде.
Ближе к окончанию назначенного срока все вылезают из салона и идут на КПП. Навстречу нам из мокрой холодной темноты выплывают озлобленные, нервные лица. Переругиваясь громким матом, друг за другом идут вооруженные до зубов наши товарищи. Это ночной патруль. Они тоже стояли весь день на постах, но вернулись в отдел на несколько минут раньше других и теперь впереди у них ночь дежурства.
Город ждет нападения боевиков. Сегодня мы заткнули собой весь район. Кого только не было на этих постах — ОМОНы, СОБРы, кадыровцы, полк ППС, комендачи, ФСБ, силы постоянных отделов. Поголовные проверки. Проверяют на этих постах даже друг друга.
В Грозненскосельском районе подорвали машину с вояками. Несколько человек погибли.
В восемь утра меня и Хрона негласный заместитель Рамзеса Вождь отправляет на очередное мероприятие с комендатурой. Около полутора часов мы сидим в беседке во дворе комендатуры, спим, прислонившись к стенкам, и переговариваемся об этом вечном «отправить пораньше, подстраховаться». Наконец выезжаем на пост по Ханкальской улице.
Слева от дороги скучает группа огневого прикрытия, состоящая из четырех красноярских омоновцев. Они сидят у обочины на разбитых стенах и морально нас поддерживают. Иногда выходят на трассу, в чем-нибудь помочь.
Начало дня сырое и прохладное, слабый неприятный ветер тянет унылую свою песнь вдоль загаженных дворов и разбитой, порванной дороги. Грусть наваливается на душу в глубоком своем переживании о бессмысленности очередного дня в этом полумертвом городе. Накрапывает дождь. Мы мокнем под его чистой свежестью, перемешивая ногами, плывущую широкими потоками с обочин на дорогу грязь. По небу ползут тяжелые свинцовые тучи. Сегодня идет проверка самих сотрудников, ловят «оборотней в погонах». На Минутке, куда мы возим для проверки документы всех задержанных, нас самих проверяет местное ФСБ.
В обед омоновцы снимаются с поста, а я с Хроном, втихаря, не попавшись на глаза начальству, просачиваюсь в общежитие. Официально мы задействованы на своем мероприятии до конца дня. Все это время занимает сладкий от усталости сон.
В 18.00 Тайд строит на плацу то, что удалось собрать от отдела.
Вместе с Хроном мы выглядываем из-за шторки окна и потихоньку смеемся, слушая, как начальник обещает всех, не явившихся на построение, отправить в горы пасти баранов. Сбор отдела переносится на два часа позже.
Руководящий построением Рэгс распределяет личный состав по группам, и я попадаю в одну из них на свой 20-й участок. На старом автобусе мы выезжаем к месту предполагаемого ночлега.
Легкий свежий ветер, врываясь в открытые окна автобуса, обдувает наши горячие от бесконечной возни лица. Тяжелая сырость наползает на мир. Деревья хватаются мокрыми густыми ветвями за кабину, стучат о железо, обдают брызгами колючей воды.
Мы едем, из безопасности не зажигая фар. Вскоре, однако, оказывается, что они ко всему прочему сами уже давно не работают. Нас останавливают дважды. Везде проверяют. На удивление всем, с нами едет и Рамзес Безобразный. Он хрипло командует впереди и не показывает, что трусит.
Немного не доезжая до 20-го участка, мы высаживаемся в чистом, залитом водой поле. Рамзес, даже не сказав ничего доброго на прощанье, уезжает вместе с водителем. Все расходятся небольшими группами по четыре-пять человек, стоят на дороге и негромко разговаривают. За обочину никто не заходит, высокая трава насквозь пропитана водой. Не прекращаясь, идет мелкий дождь. Мы с Плюсом отходим и садимся на корточки у обочины. Фигурки людей отчетливо и ясно видны на фоне багрового, от пожара горящих скважин, неба. Зарево отражается в лужах на дороге, пляшет красными отблесками в мутной их воде. С 20-го участка доносится стрельба. Одна за другой в ночную тишину плывут звуки автоматных очередей. Кто и в кого стреляет в нескольких сотнях метров от нас, абсолютно никому не интересно.
Мы разговариваем о самом разном: о стодневной обороне Грозного в Гражданскую войну, о наших командирах, о доме, а кроме того, я объясняю Плюсу преимущество портянок перед носками. Рядом, вытоптав полянку в траве, кто-то ест привезенный с собой арбуз.
Ближе к полуночи за нами возвращается автобус. Водитель приехал один. Через черный потухший город он ведет машину на базу чеченского ОМОНа, где назначен общий сбор. По пути нас останавливают несколько постов. Они высвечивают в ночи свои грязные, прокопченные лица, затем светят в наши, ничуть не отличающиеся от их, и машут руками: проезжайте. Объезжая огромные бетонные коробки и мотки колючей проволоки, уклоняясь от грозных тяжелых бронетранспортеров на перекрестках, мы добираемся до базы ОМОНа.
До особого распоряжения наша группа выдвигается в первый микрорайон города. «До особого» — значит, до утра. Впереди нас, набирая скорость по разбитым дорогам, несется БТР с потушенными огнями. Я, сидя на последнем сиденье, доедаю арбуз.
Недалеко от здания МВД республики располагается и наш пост. С нами милиционеры полка ППС, сотрудники ОСБ, ОМОН и вояки. По рации проходит информация об обстреле кого-то на 20-м участке; нападавшие скрылись, пострадавших нет.
Через наш перекресток раз в полчаса проезжают машины. В большинстве своем в них либо пьяные, либо милиционеры, тоже пьяные. Двоих кадыровцев, усмотрев при проверке у них две неучтенные гранаты, задерживают «до выяснения обстоятельств» оэсбэшники. Но это лишь ширма. И те и другие ненавидят друг друга зачастую больше нас, а потому рады использовать любой предлог, любую мелочь, чтобы показать в чем-то свое превосходство. Кадыровцы пожимают плечами и напрасно пытаются что-то объяснить, мол, не в мирном городе живем. На сторону оэсбэшников встает ОМОН, задержанных разоружают и отправляют на базу последних под усиленным конвоем обоих подразделений. Все это с долгим криком, руганью, бряцанием оружия.
Огромные лужи после прошедшего дождя блестят на асфальте в свете горящих над нами фонарей. Низкое небо больше не обещает дождя, и рвущийся с него на землю ветер окунает нас в свой могильный холод, ледяными руками мертвеца забираясь под отсыревший тяжелый камуфляж. Неудобный, нескладный автомат тянет вниз онемевшее за день плечо. Мы с Плюсом и Гарпией сидим на черном мокром асфальте дороги. Я рассказываю длинные веселые истории о своих похождениях в разные годы в разных городах. Те не могут наслушаться и после окончания одной просят новую.