Дома у Джона все было не так, как у друзей. Мать говорила с ним, не выбирая слова, и открыто выражала свои мысли. Отец Джона любил весело проводить время, но это не были игра в мяч, поездки на рыбалку, которые так любили отцы из телевизора. Джек часами просиживал дома за письменным столом, изучая уравнения из области аэронавтики и выкуривая свои ежедневные четыре пачки «Кента». Еще два мартини — и он был готов надеть вязаную шапочку и бегать трусцой по округе.
Джек стал прикладываться к бутылке все чаще, Патрисия попробовала уговорить его стать хорошим отцом. Он отреагировал тем, что стал еще больше работать, курить и пить. Патрисия решила, что, пока ее отец жив, ей будет лучше от Джека избавиться.
* * *
Отец Патрисии — Рэй Эммет Эйрисон — был отставным контр-адмиралом и героем ВМС, который десять лет командовал соединениями подводного флота в 1930-х, а во время Второй мировой войны водил боевые корабли. Для Патрисии не было лучшего примера храбрости, чести и верности, чем ее отец, адмирал Эйрисон. Он давно переехал в Южную Каролину — поближе к побережью. Она стала чаще ездить к нему, чтобы воспитывать мальчиков на примере деда.
Она рассказывала сыновьям о любви адмирала к подводным лодкам, о том, как жизнь каждого человека может зависеть от боевого товарища, о том, что даже самый «зеленый» матрос отвечал за боеспособность подводной лодки в той же мере, что и ее отец. Иногда она рассказывала истории о сражениях адмирала Эйрисона в водах Тихого океана во время Второй мировой войны. Но чаще она говорила мальчикам о том, что ее отец отличался от других мужчин. Она с гордостью рассказывала, как после войны отец, будучи сам на костылях, объехал всю Америку, чтобы посетить каждую семью погибшего моряка, служившего под его командованием, — он должен был лично сказать, как он ценил их всех. Патрисия рассказывала, как ее отец помогал семьям моряков деньгами и добрым словом, что превыше всего он ценил мастерство и упорство, что жизнь может не иметь границ для человека, у которого есть высокая цель и который никогда не сдается.
В третьем классе Джон однажды сыграл в школьной постановке роль Храброго принца. Это была не главная роль — та была отведена Прекрасному принцу. Ему не досталась и девушка, она тоже была предназначена Прекрасному принцу. В последнем действии его героя убивали. Но ему очень нравилась эта роль. Чем ближе была премьера, тем чаще он ловил себя на мысли: «Я и вправду похож на Храброго принца. Правда, я не так хорош собой, как Прекрасный принц, и девочкам я не нравлюсь. Но если у меня и есть что-то особенное, так это храбрость. Быть Храбрым принцем лучше, чем Прекрасным принцем. Я во что бы то ни стало должен быть бесстрашным».
Когда Джону исполнилось десять лет, перебранки между родителями стали постоянными. Он все больше времени проводил на пляже и развил в себе холодное чувство юмора и при этом смеялся каким-то особенным, утробным смехом, что поражало даже взрослых. «Твой парень похож на нас», — говорили друзья Патрисии. Тем летом кто-то из соседей разрешил Джону поплавать с простейшим аквалангом. Баллон был плавучий, так что мальчик оставался на поверхности. Но его голова была в воде, и он дышал (дышал в воде!), видел солнечные лучи, пронизывающие воду и устремляющиеся ко дну. Джону отчаянно хотелось спуститься, чтобы увидеть еще больше, но ему запретили нырять, и он напряженно думал, дыша под водой: «Если бы я мог спуститься туда, я бы узнал что-то настоящее».
В один из летних дней, когда Джону было двенадцать, он и его друг Роб Денигрис выехали из Гарден-Сити автостопом (в 1963 году это считалось в Америке безопасным предприятием). Они отъехали на 50 миль от дома, добравшись до небольшого местечка в графстве Саффолк. Джон и Роб пошли пешком по сельской дороге, высматривая что-нибудь интересное, что могло здесь встретиться, и вскоре наткнулись на старый дом в викторианском стиле. Место выглядело заброшенным: лужайка перед домом заросла, длинные ветви деревьев заслоняли окна со ставнями, внутри дома было тихо и темно, словно солнечным лучам надоели попытки туда, проникнуть. Мальчики осторожно приблизились. Они видели достаточно фильмов ужасов, чтобы проявить осторожность, однако полагали, что там, внутри, можно было узнать что-то о прошлом. Они толкнули дверь, и она открылась.
На втором этаже они обнаружили кипы газет не одного десятка лет давности, все еще неразвернутые. Они уселись на какие-то ящики и стали читать друг другу вслух разные истории — сказания о чужих людях из другого времени, заботы которых были им не совсем понятны. В подвале Джон нашел банки с консервированными фруктами (запас на несколько лет), и его поразил оптимизм, который исходил от этих банок: люди, жившие здесь, надеялись на то, что останутся в этом доме еще надолго, они думали, что станут наслаждаться сладостями и в будущем. Мальчики провели в доме несколько часов, даже не думая о том, чтобы причинить чему-либо вред. Когда наступили сумерки, они уложили все вещи на прежние места, даже старые газеты.
По дороге домой, снова автостопом, они пытались представить себе жизнь дома и его обитателей: банки с консервами указывали на присутствие женщины, окна не были заколочены досками, значит, обитатели покинули дом неожиданно, газеты мог оставить какой-то родственник через годы после того, как дом покинул последний его житель. Они выстраивали гипотезы, а время бежало.
Спустя несколько дней ребята хотели снова доехать автостопом до этого дома, но так и не смогли объяснить человеку, который подобрал их на дороге, куда им конкретно надо. Мальчики прошли по сельской дороге, но ничего не нашли. Они пытались найти дом на следующий день, и еще на следующий, однако каждый раз их попытки заканчивались неудачей.
Им отчаянно хотелось вернуться туда. Они предприняли полдюжины попыток, даже составляли карты, но так и не нашли дом и не узнали, где они побывали. Мальчики много путешествовали автостопом, но ни разу не встретили такое же интересное место.
Джон поступил в среднюю школу Гарден-Сити в 1965 году, когда первые морские пехотинцы высадились в Дананге. Он уже был высоким парнем, с коротко остриженными светлыми волосами и намечавшейся квадратной челюстью. Он легко заводил друзей, особенно среди парней, уважающих его необузданность, — черту, которая позволяла ему проехать автостопом пятьдесят миль или на полную вывернуть рукоять газа на мотоцикле.
В средней школе академические успехи Джона были неяркими. Однако к окончанию первого года он уже умел управлять впечатлениями, которые сопровождали его с начальной школы в виде неясных попутчиков. Гарден-Сити был изолирован от всего мира, как казалось Джону, со всех сторон закрыт защитным колпаком, который хранил обитателей от всего происходящего вокруг. Заботы их казались мелкими. Всех волновали такие вещи, как самый лучший загородный домик или дополнительные пневматические рессоры для нового «Мустанга», которые обещал поставить папа. Соседи утверждали, что они за соблюдение прав человека, и даже с пеной у рта доказывали пользу присутствия «черного мальчика» в средней школе, но в Гарден-Сити не жил никто из национальных меньшинств или из рабочего класса.
Учась в старших классах, Джон сохранил любовь к побережью. Но он даже и не мечтал о том, чтобы стать рыбаком мирового класса, или чемпионом по серфингу, или следующим Жаком Кусто. Помимо собственного деда, он не признавал никаких других героев. У него не было клички — факт, который, как он полагал, подытоживал его пребывание в средней школе. И его всегда сильно тянуло к океану. Каждый раз, когда он смотрел на Атлантику, он поражался грандиозности мира, лежащего за пределами Гарден-Сити.