Этим летом первый помощник Брандт отправился в краткосрочный отпуск, чтобы повидать семью в Зинтене. Он играл со своим тринадцатилетним братом Гансом-Георгом, затем наслаждался индейкой и яичницей с беконом. Мать постаралась. Когда наступил вечер, Брандт и отец прошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Ганс-Георг на цыпочках подошел к двери и прижал ухо к замочной скважине.
«Я беру с собой пистолет в поход на „U-869“, — говорил Брандт отцу. — Не буду дожидаться конца, если что-то случится».
Сердце Ганса-Георга забилось. Что имел в виду его брат, говоря «не буду дожидаться конца»? Их вера запрещала лишать себя жизни. И все же Зигги сказал, что не станет ждать конца. Ганс-Георг напряг слух, чтобы узнать больше.
«Ручаюсь, — продолжал Брандт. — Я могу полностью положиться на каждого из моих людей. От самого молодого матроса до капитана Нойербурга, каждый человек на борту „U-869“ — мой товарищ».
В конце отпуска Брандт, одетый в военную форму, поцеловал брата, родителей и попрощался. Но прежде чем выйти из дома, он сел за фортепьяно. Он спел свою любимую песню «Ла палома» — грустную песню моряка со словами «Прощай, моя голубка». Мать кусала губы и просила его прекратить. Все обнялись. Через мгновение Брандт шел по улице — назад к «U-869».
Некоторое время спустя Брандт пригласил Ганса-Георга и мать приехать на подлодку в Пиллау где команда проходила подготовку. Ганс-Георг сгорал от нетерпения, пока они ехали в поезде: скоро он увидит настоящую, готовую к сражениям подводную лодку, на которой его брат служит офицером! В порту Брандт посадил брата и мать на катер, который доставил их в дальнюю гавань, где швартовались военные корабли. Когда катер приближался к гавани, Ганс-Георг сразу узнал «U-869» — массивную, магическую военную машину серого цвета, абсолютно новую, гордую и непобедимую. Олимпийские кольца охраняли боевую рубку субмарины, защищая его брата от всех опасностей.
Брандт пригласил Ганса-Георга взойти на палубу подлодки, одновременно извиняясь перед матерью: капитан Нойербург не пускал женщин на субмарину, считая это плохой приметой. Если она не против того, чтобы подождать, он организует Гансу-Георгу экскурсию. Она с улыбкой согласилась. Сердце Ганса-Георга отчаянно забилось. «Это величайший момент, — думал он. — Ни у кого в школе нет такого брата, как у меня».
Братья Брандты прошли по шаткому деревянному трапу к подлодке. Когда они взошли на палубу, Ганс-Георг увидел там человека в шортах и с шарфом на шее, который лежал на спине и загорал. Человек увидел Брандтов и поднялся. Ганс-Георг поклонился, как приличествовало молодому человеку в такой важный день. Человек пожал Гансу-Георгу руку.
— А, это Брандт-младший! — воскликнул он.
— Капитан Нойербург, это мой брат Ганс-Георг, — сказал Брандт. — С вашего разрешения я покажу ему лодку.
— Разумеется, — ответил Нойербург. — Для нас честь приветствовать его как гостя.
Ганс-Георг стоял с широко открытыми глазами. Всю свою жизнь он верил в то, что командиры подводных лодок не такие, как все. Теперь он видел перед собой такого командира, высокого, красивого и сильного. И когда он шел с братом по палубе, он знал, что переживает совершенно удивительный день — день, когда он увидел командира подлодки на борту своего боевого корабля в шортах.
Брандты спускались по гладкой, недавно окрашенной лестнице боевой рубки. Внутри Ганс-Георг замер при виде техники, которая покрывала стены и потолок субмарины. Неужели кто-то мог знать назначение всех этих приспособлений? Брандт начал экскурсию. Ганс-Георг был смышленым и ничего не трогал. Брандт показал своему брату дизельные двигатели, электродвигатели, радиорубку, торпеды. Повсюду пахло смазкой. Брандт показал Гансу-Георгу свою койку. Мальчик взглядом спросил его: «Можно мне?» Брандт кивнул в знак согласия. Через секунду Ганс-Георг уже восседал на койке брата.
Внизу Брандт показал брату перископ: «Можешь посмотреть в него».
Младший Брандт вцепился в рукоятки перископа так, что у него побелели пальцы, и припал к объективу. Он видел перед собой военные корабли, стоящие в гавани, причем так близко, что мог читать их названия, и пока он рассматривал корабли, брат подробно объяснял ему, что он сейчас видит: Брандт-старший знал названия всех кораблей, которые были в море. Даже притом, что это была подводная лодка, предназначенная для войны, даже притом, что Ганс-Георг знал, что его брат скоро уйдет в поход, он чувствовал себя в безопасности. Зигги был рядом. «Ни у кого, — думал он, — нет такого брата, как у меня».
30 августа 1944 года «U-869» находилась на базе соединения субмарин в Штеттине. Большая часть города лежала в руинах после бомбардировок союзников. Этой ночью членов команды, спящих в своих казармах, поднял на ноги вой сирен воздушной тревоги. Некоторые бросились в подземные убежища. Другие, включая Гушевски, оставались в постели, полагая, что приближающиеся самолеты минуют Штеттин. Но когда Гушевски услышал огонь зенитной артиллерии с борта германских кораблей, он понял, что целью налета были именно они. Он вскочил с койки и бросился в подземное убежище. По дороге он увидел, что несколько человек оставались в соседней казарме. Он распахнул дверь. «Люди! Бегите! — закричал он. — Нас будут бомбить!»
Гушевски слышал, как падали бомбы. Он кинулся к подземному убежищу, но входная дверь оказалась закрытой. Он, что было сил, стал колотить в нее. Один из членов экипажа открыл дверь, и Гушевски запрыгнул внутрь. Бомбы начали рваться. Команда пережидала бомбежку в бункере. Когда опасность миновала, люди осмотрели территорию. Там, где стояли казармы, зияли огромные воронки. Нойербург и Хоренбург рассматривали обугленные трупы. Гушевски смотрел на своего командира и экипаж. Никто не произнес ни слова, но он мог читать их мысли. Каждый, как он полагал, думал вот что: «Война проиграна. Почему же нет мира?»
После изнуряющей летней жары, когда температура внутри субмарины достигала 110 градусов, [4] пришла прохладная осень. Оставалось всего несколько недель до того, как лодке будет приказано выйти в поход. Но в октябре на субмарине разразился скандал.
Ночью, когда «U-869» стояла на якоре, а большинство членов экипажа спали на берегу, кто-то украл с камбуза лодки большой кусок ветчины. Когда кок обнаружил пропажу, он сообщил об этом Нойербургу, а тот сразу же объявил общий сбор экипажа. Воровство у товарищей было редким явлением на подлодке и считалось тяжким преступлением в сообществе, связанном судьбой. Нойербург негодовал перед строем.
«Я не могу обещать, что не отдам виновного в краже под трибунал», — кричал он.
Минуту никто не шелохнулся. Затем третий механик Фритц Дагг, которому исполнился двадцать один год, вышел вперед. «Не хочу, чтобы кого-то зря обвиняли, — сказал он. — Я украл ветчину».
Нойербург увел Дагга в свою каюту. Команда в ужасе ждала наказания, которому непременно подвергнет Нойербург общего любимца Дагга. Через несколько минут Дагг вышел из каюты Нойербурга. Командир не стал его наказывать и приказал экипажу заниматься своими делами. Вся лодка вздохнула с облегчением. Гушевски восхищался таким решением, он полагал, что Нойербург поверил в то, что Дагг раскаивается в краже и наверняка понимал, что Дагг, отличный моряк, не сможет служить нормально, если его и дальше будут стыдить. Все приветствовали Дагга, когда тот вернулся к товарищам, и никто на него не злился. Война становилась безнадежной, но, по крайней мере, еды хватало на всех.