— Нашему любимому правителю, мудрому Аркаиму, великому и всемогущему, всесильному и вечному, сиянием своим затмевающему солнце, а силою равному полноводным рекам… — опередив его, начал перечислять речитативом тот самый старик, который выходил на переговоры.
Ведун, решив, что у местных имеется своя, ритуальная форма присяги, вмешиваться не стал, а лишь держал камень. Дежал долго, поскольку минут десять шло восхваление мудрого Аркаима и еще столько же перечислялись беды и проклятья, что обрушатся на того, кто отступит от этой великой клятвы. Больше всего Олега пугало, что произносить присягу люди станут по одному. Но, к счастью, со словами: «Клянусь!» горожане все дружно качнулись вперед и поцеловали землю.
— Теперь у вас наконец-то начнется нормальная жизнь, — с облегчением опустил шар Середин. — Вам больше не нужно будет никого бояться, скрывать свои мысли и голодать.
— Сейчас вам принесут угощение и овчины, господин, — подойдя к Олегу, поклонился в пояс старик. — Пожелайте от нас великому и мудрому Аркаиму многих сил и знаний. Двенадцать повозок будут снаряжены к рассвету.
— Хорошо, — кивнул Середин. — Я передам.
Старик попятился, горожане также начали подниматься с колен и уходить в город.
— Не верю, — прошептал Любовод. — Ни единому слову не верю. Врут, никакой преданности они к нашему Аркаиму не испытывают. Мертвецов боятся, и все.
— Какая разница? — пожал плечами Середин. — Пройдет не один месяц, а то и годы, прежде чем они поймут, что попали не в лапы очередного тирана кровопийцы, а стали подданными нормального, заботливого правителя. А пока у нас есть лишние повозки для возможной добычи, двенадцать не очень надежных, но все-таки проводников и столько же заложников.
* * *
Путь на Ламь занял еще два дня. Помощь проводников не понадобилась: дорога между городами была уже достаточно натоптана, чтобы даже слепой не заблудился. Воинских сил противника они по дороге не встретили, и вечером второго дня легионы окружили город плотным кольцом. Селение было небольшим, даже меньше Кивы, так что никакого труда это не составило. Ночью Олег ничего не предпринимал, а на рассвете выбрал среди возничих крепкого опрятного мужика лет тридцати с суровым выражением лица и небольшой, ровно стриженной бородкой.
— Слушай меня, смертный. Я не люблю крови, и вы это уже знаете. Те, кто напал на армию мудрого Аркаима, умерли. Те, кто подчинился его воле и власти — живы и будут жить. Ступай в Ламь и расскажи про это. Мне нужно от них палатку, еду для нас всех на пару дней и клятву верности. И десять возничих. Городок, я вижу, небольшой, так будет справедливо.
— Я передам, господин… — На щеках у мужчины заиграли желваки, но перечить он не посмел, кинул вожжи на облучок возка, обогнул за три шага Олега и, растолкав стоящих в оцеплении зомби, полез вверх по склону.
— Не любят нас, вижу, друже, — высказал мнение Любовод. — За такой взгляд любой князь запорол бы холопа насмерть.
— А чего нас любить? — поморщился Середин. — Мне тоже не нравится, когда меня не любят, но сам посмотри. Пришли чужаки с армией мертвецов на их землю. Слова говорят, вроде, правильные, а какие дела будут — неизвестно. В спину ножом пырнуть не пытаются, и то хорошо.
— После того, как ты у них на глазах мертвых воинов после битвы оживил, колдун, они не то что с ножом подойти, они на тебя посмотреть боятся!
— Ну, и пусть боятся, мне с ними детей не растить, — отмахнулся Середин. — Наше дело — захватить столицу и этого несчастного Раджафа. Скинуть тирана, отомстить за своих. Дальше уже пусть сами разбираются, это их личные дела, их страна, их правители и обычаи. А наше дело…
— Наше дело погрузить на крепкий ушкуй добычу и награду, — весело закончил купец, — поднять парус, да домой, домой, домой. На Русь! К любой моей, к славному Господину Великому Новгороду! Ох, болит моя душа, подзадержались мы…
— Тебе ли кручиниться, друже? — удивился Олег. — Нешто тебе несколько месяцев — много? Не ты ли на годы по делам торговым из Новгорода уходил?
— Уходил, — согласился купец. — Да токмо не ждала меня тогда зазноба на родном берегу, сердечко не болело. Опасаюсь я, колдун, коли еще задержимся, то до мороза на Русь не поспеем. Вмерзнем в лед возле Итиля [2] — тогда что делать? Любой прохожий подъезжай да грабь! А коли не рисковать — до самой весны оставаться здесь придется. До ледохода нового.
Об этой стороне будущего привычный к верховым путешествиям ведун как-то не задумывался. Для него мороз завсегда только на руку был — все ручьи и реки из препятствий в торные пути превращались.
— Не рано ли о зиме гадать? Вон, жара какая вокруг!
— Яблочки-то наливные, друже. В погреба уж просятся. Там и снег скоро. А путь-то у нас не в две версты будет, пока еще хоть до вятского порубежья доберемся…
— Идет! — выкрикнул один из кивских возчиков. Посланец сбежал по склону, притормозив только перед замершими зомби, брезгливо передернул плечами, но протиснулся между ними, склонился перед Олегом:
— Они согласны, господин. Они присягнут мудрому Аркаиму, брату великого Раджафа, вскроют кладбище и дадут тебе все, что потребно для похода.
— Отлично.
— Они просят тебя отвести воинов, дабы скатившийся камень Раджафа никого не поранил.
— Если они согласны на присягу, то почему бы и нет?
Поход начинал нравиться Олегу. Никаких сражений — стычку с парой сотен легких всадников битвой не назовешь, — никаких штурмов. Переход, клятва в верности, поднятие из могил сотни-другой воинов, новый переход — и очередной город у его ног. К тому же он начал потихоньку восстанавливать самые ощутимые потери. Медвежья шкура киснет где-то на дне реки — зато теперь у него есть густая теплая овчина и палатка. Потерян кузнечный инструмент, кистень, косуха — но ведь поход еще только начался, а столь мелкая дань с каждого из городов не вызывает протеста. Еще неделя-другая, и он вернет все, что украли у него река и медный страж.
Правда, приготовленные для добычи повозки пока еще катились пустыми, вызывая недовольство сотоварища — но Олег не так дорожил каждым рублем возможного прибытка, как его друг, а потому был готов ограничиться и просто обещанной Аркаимом наградой. Наверняка ведь после победы и восстановления на троне жмотиться правитель не станет.
Еще два дня очередного перехода, и в предзакатных сумерках они увидели Туеслов.
Этот город, в отличие от двух предыдущих, форму имел почти треугольную, поскольку стоял на слиянии двух ручьев. Вдоль берегов тянулись стороны прямые, а к дороге выходила полукруглая.
Ручейки представляли собой препятствие символическое — глубина чуть выше колена, — поэтому первый и второй легион ведун направил все-таки к прямым стенам, а третий и четвертый оставил рядом с собой.