Представитель абвера майор Граве, беседуя с Хабекером об этих фактах, сказал:
— Смотрите, пока рация Гизеке выходит в эфир, фрей лейн Штраух спокойно сидит в Берлине. Ее не соблазняет заграничная командировка жениха, в которой ей предлагают принять участие. Но сразу после ареста Гизеке, утратив контакты с ним, фрейлейн Штраух проявляет подозрительную активность. Может быть, желание поехать на Восточный фронт — отчаянная попытка самой уста новить прямую связь с русскими. А может быть, Штраух надеется найти в армии кого-то из друзей, имеющих связь. Поскольку же Штраух напарывается на отказ, она снова рвется в Словакию, где надеется обнаружить кого либо из старых знакомых.
— Вы уверены, что Штраух была связана с Гизеке? — бросил Хабекер.
— Доказательств у меня нет, — признал майор — с расстрелом Гизеке явно поспешили... Но разве вы обнаружили радиста Штраух?
— Нет...
В этом и зарыта собака. Радиста у Штраух нет. Во всяком случае, обнаружить его не удалось. Но бесспорно что Гизеке, очень опытный радист, на кого-то работает- На кого же? Мне кажется, поведение Штраух дает основания предполагать, что работал он именно на нее.
Однако вам предстоит добиться показаний Штраух. Никто иной - увы! - подтвердить их совместную деятельность не может!
— Я надеюсь, она заговорит... — задумчиво сказал Хабекер. — Оставьте мне фотографию Гизеке, пожалуйста.
Из колоссального количества малозначащих фактов и самых различных имен, возникших при изучении жизни Инги Штраух, Хабекер постарался отобрать самые важные.
Что он знал наверняка?
Инга Штраух была невестой доктора Карла Гауфа. Карл Гауф устроил ее работать в реферат графа фон Топпенау.
Граф фон Топпенау служил в Варшаве в то самое время, когда Инга Штраух была тамошней корреспонденткой ряда немецких газет, и мог знать ее хотя бы в лицо.
У графа фон Топпенау был весьма подозрительный знакомый - некий юрист Эрвин Больц, почти восемь лет подвизавшийся возле германского посольства в Польше, но исчезнувший при оккупации этой страны.
По имеющимся сведениям, Инга Штраух не знала Больца.
Однако имя Инги Штраух указано в одной из русских телеграмм.
Абвер и службы генерала Шелленберга предполагают, что радист Густав Гизеке являлся радистом Инги Штраух.
Хабекер тер виски, принимался ходить по комнате допросов.
Если предположить, что фон Топпенау давал Больцу какие-то сведения, то при чем тут Инга Штраух?
Если Инга Штраух, как советская разведчица, могла войти в доверие к Топпенау и Гауфу, то при чем тут Больц?
Хабекер останавливал себя.
Начать следовало с другого. С выяснения, от кого Штраух могла получать интересующие русскую разведку сведения.
Такими людьми могли оказаться, прежде всего, два человека: тот же Гауф и граф Эрих фон Топпенау. Но Гауф — фигура явно рядовая. Зато фон Топпенау представлял бы для русской разведки огромный интерес! Связи у этого человека солидные, он наверняка осведомлен о многом! Однако здесь существует маленькое но: представить себе графа фон Топпенау советским разведчиком просто невозможно. С тем же успехом можно заподозрить графа в принадлежности к тайной секте йогов, замышляющих насаждение культа Джагернаута среди лапландцев.
И все же кто-то сведения Инге Штраух давал!..
Хабекер доложил о своих умозаключениях руководителю следствия советнику Редеру.
— В перехваченных телеграммах значительное место отводилось политической информации и экономическим сведениям, — сказал Хабекер. — Никто, кроме дипломата и человека, близкого к руководителям имперской экономики, эти сведения получить не мог. А советник фон Топпенау помимо всего прочего является, как выяснено, близким другом министра Шахта и его любовницы...
— Вы подозреваете графа? — удивился Редер.
— Да, — сказал Хабекер. — Более осведомленного человека в окружении Штраух нет.
— Это еще не довод! — раздраженно фыркнул Редер — Подумайте, чье имя вы назвали! Друг Риббентропа. Родственник Крупов — советский разведчик? Это уже чересчур.
Хабекер наклонил голову. Нельзя было понять из согласия или из упрямства.
— На какой почве он мог бы сотрудничать с русскими — продолжал Редер. — Общность идей? Чушь! Деньги? Но русские не могли бы предложить Топпенау больше, чем тот имеет! А если бы и предложили, граф не взял бы; кто же согласится рыть собственную могилу?! Граф не так глуп, чтобы не понимать, к чему приведет победа большевизма! Вы фантазируете, младший штурмфюрер! Хабекер подергал себя за сустав указательного пальца:
— Разрешите, господин советник?
— Да.
— Я думаю над всем этим дни и ночи... И вчера мне показалось». Может быть, я ошибаюсь... Но...
— Говорите членораздельно!
— Я предположил, господин советник, что все может оказаться гораздо сложней.»
— Яснее!
— Слушаюсь!.. Действительно, вы правы: предположить, что фон Топпенау сотрудничает с русскими. Но граф долго жил в Польше.» Его англо-французские и польские симпатии... Может быть, ветер дует с другой стороны, господин советник!
Редер насторожился.
Хабекер, ободренный вниманием, спешил досказать.
— Граф может быть связан с Лондоном или Вашингтоном. Мотивы — денежная заинтересованность и политические взгляды. Предполагая, что мы потерпим поражение в войне с Великобританией и Францией, Топпенау способен был изменить еще в тридцатые годы. Искал хозяев, старался заручиться расположением будущих господ. к к деньгам граф неравнодушен. Это подтверждав все, кто его знает.
— Неясно, — сказал Редер. — Какое отношение это имеет к Инге Штраух, которой интересовались не Лондон и не Вашингтон, а Москва.
— Вот этого я и не могу понять! — признался Хабекер. — Тут возможна только одна догадка...
— Какая же именно?
— Конечно, это слишком тонко и почти невероятно... Однако...
— Короче, Хабекер.
— Слушаюсь!.. Господин советник, если допустить, что фон Топпенау могла завербовать английская или американская разведка, то ведь можно допустить, что об этом думали и русские Редер, ходивший по кабинету, остановился:
— Иными словами?.. Иными словами, вы хотите сказать, что фон Топпенау мог попасть в ловушку?
— Вот именно, господин советник! Ему могли сказать, что предлагают работать на Си-Ай-Си или Интеллидженс сервис, а на самом деле...
Редер отмахнулся:
— Фантазия! Вы фантазер, Хабекер!
— Господин советник, другого объяснения имеющимся сведениям я найти не могу. Логика подсказывает только такой ход.
— Логика, логика! Какая может быть логика, если речь идет о таком человеке, как граф?!