— Думаю, лучше ввести в действие резерв. Рация обременит связного. Впрочем, поразмыслите сами. Я изучу все предложения.
Они поднялись.
— Медлить нельзя, - сказал генерал. - Даю сроку ровно неделю. Продумайте каждую деталь. И подыщите кандидатуры на роль связного. Немедленно. Ведь его придется готовить, а нам каждый час дорог!
К исходу недели Васильев с Алферовым подыскали две кандидатуры на роль связного и в общих чертах разработали план засылки связного в Берлин.
Больц с самого начала отверг их вариант, предложил свой. По замыслу Больца, связному следовало дать с собой фальшивые фотокопии одной-двух телеграмм или письма Штраух к нему. Больц считал, что в случае провала и задержания связного эти фальшивые фотокопии сыграли бы полезную роль, запутали бы следствие, внушили гестаповцам мысль, что Инга Штраух действительно является жертвой шантажа.
— Она немедленно потребует экспертизы почерка, — говорил Больц. — Ведь Инга знает, что нам незачем посылать никаких компрометирующих ее документов! И экспертиза подтвердит, что почерк Инги подделан. Спрашивается, зачем? Зачем нам подделывать ее почерк, давать связному подобные копии? Ясно, для того, чтобы запугать, заставить выполнять наши приказы и тому подобное. Гестапо должно рассудить именно так.
Алферов покусал губу.
— Видишь ли, — сказал он, — для того, чтобы эти фальшивые копии попали в гестапо, необходимо, чтобы в гестапо попал и наш связной. Так? Ты хочешь обречь человека на гибель?
— Почему «на гибель»? — запротестовал Больц. — Надо придумать связному подходящую легенду! Например, условиться с ним, что разыграет падение и полное признание. Дать связному ложный шифр, договориться о ложной радиоволне и ложном времени выхода в эфир пусть связной в случае ареста выдаст гестаповцам эту липуху! А если группа цела — выйдет с другим, настоящий шифром, на настоящей волне!
— Темна вода во облацех! — протянул Васильев. — Слишком опасно.
Но Больц не согласился с доводами товарищей и все же предложил свой вариант плана.
Оба варианта были представлены генералу. Генерал вариант Больца отверг.
— Во-первых, мы пошлем связного на гибель, — сказал генерал. — А во-вторых, вы же сами говорили, что не уверены в графе фон Топпенау. Представьте себе, что гестапо предъявит эти фальшивые копии сначала не Штраух, а графу. Он посчитает их неопровержимой уликой и может растеряться совершенно! И заговорит! Нет, я категорически против ненужного риска.
Зато вариант Алферова и Васильева генерал в принципе одобрил. Он лишь предложил использовать для засылки связного не выброс с самолета, а возможности партизан и обратил внимание на то, что в документах, вручаемых связному, следует сделать необходимые отметки.
— Ваш расчет на традиционное благоговение буржуа перед бумажкой, перед чинами правилен, — сказал генерал. — Но в любом удостоверении могут быть проставлены в самое последнее время неизвестные нам штампы. Они должны оказаться и в удостоверении связного. Значит, эти штампы ему «должны поставить уже в Берлине. Ясно?
— Ясно, товарищ генерал.
— Когда представите кандидатуры на связных?
— Кандидатуры готовы.
— Почему же медлите? Представляйте!
Через день генерал сообщил Васильеву и Алферову. Утверждена кандидатура капитана Ольгина.
— Готовьте его, — сказал генерал. — И обязательно привлеките к подготовке товарища Больца. Его помощь будет неоценима.
Через две недели через линию фронта отправился транспортный самолет ЛИ-2.
Экипаж корабля знал, что надо выйти в один из районов Белоруссии, к партизанской базе соединения «Черного», сбросить там парашютиста и мешки с грузом.
Зачем летит в самолете невысокий русоволосый человек с ярко-синими глазами, назвавшийся просто капитаном, ни командир корабля, ни штурман, ни стрелок-радист не догадывались.
О том, что кроме мешков с грузом надо принять на борт пассажира, экипажу сообщили в последний момент.
Капитана привезли на «газике» прямо к самолету. Сопровождали его два человека в штатском. Довели до трапа, обняли, расцеловались и подождали, пока капитан исчезнет в самолете.
Потом отошли к «газику» и оставались там, пока ЛИ-2 не поднялся в воздух.
ЛИ-2 пришел в заданный район около пяти часов утра. Командир корабля предупредил пассажира, что цель близка, помог ему подогнать лямки парашюта. Потом показались костры, выложенные партизанами «Черного». Завыла сирена — команда к прыжку. Самолет сделал разворот, лег на левое крыло. Капитан улыбнулся штурману, открывшему бортовую дверцу, втянул голову в плечи и бросился в темноту, навстречу кострам...
Через двое суток полевой пост фельджандармерии, выставленный на дороге к городку Калиничи, остановил невысокого ефрейтора с ярко-синими глазами. Ефрейтор предъявил удостоверение на имя Клауса Рейнгольда, 1910 года рождения, находившегося в госпитале и направлявшегося в отпуск к семье.
— Ты полный кретин, что ли? — спросил старший жандарм, просмотрев отпускное свидетельство ефрейтора. Как тебя угораздило одного переться по этой дороге?
— А что? — спросил ефрейтор. — Я рассчитывал на утренний поезд.
— А на партизан ты не рассчитывал? — спросил жандарм. — Видали идиота?
Его подручные рассмеялись.
— Какие тут партизаны! — сказал ефрейтор. — Я по пути за трофеями в деревню заглянул, в сундуках у одной бабы пошарил, она как резаная орала, и то ничего...
— Ладно, иди! — сказал жандарм. — В рубашке ты родился, приятель. К жене?
— К жене! — улыбнулся ефрейтор. — Два года.
— Ну, ну! Покажи ей, что мы тут не все силы потеряли!
Жандармы заржали.
Ефрейтор обиделся.
— Я этого не люблю! — сказал он и протянул руку за удостоверением.
Поддернув вещевой мешок, он зашагал в городок.
— Скажите какой нежный! — крикнул вслед жандарм.
Через час ефрейтор забрался в пассажирский вагон, переполненный отпускниками и ранеными. Сначала его не хотели пускать, но он показал обтянутую брезентом вместительную флягу, и ему протянули сразу несколько рук:
— Влезай!
Машинист вел состав с опаской. Солдаты, поглядывая в окна, рассказывали истории о крушениях и взрывах. Если бы они знали, что их состав взят под особое наблюдение, что партизаны очистили колею от мин до самого Бреста, они бы чувствовали себя веселее. Или хотя бы так же спокойно, как ефрейтор, забравшийся в их вагон в маленьком городке Калиничи.
После комедии «переговоров» в Виши, закончивших, как всегда, капитуляцией дряхлого Пэтена, немец Дипломаты получили приказ вернуться в Берлин, но граф фон Топпенау подал прошение об отпуске и остался в Париже.