Такое будет твоё учение, Найстром. Ты хочешь стать кудесником, так плати по счетам, познавай то, что должно знать; а это дорогая наука — дороже, чем ты можешь вообразить. Знаю, это всё ты слышал раньше, но ты должен развивать определённые способности и черты характера, чтобы достичь того, чего хочешь, потому что мир полон такими же талантами, как ты сам. По пятаку за десяток, я думаю. Но сам по себе талант не стоит ни фига. Между возможностями и достижениями большая разница. И эта разница заключается в развитии и многих годах упорного труда. Прости, но иного не дано…
Поначалу не имеет значения, пишешь ты хорошо или плохо — хотя лучше, если хорошо, — только не отступай и оставайся верен своим идеалам, в конце концов, всё придёт. И запасись мужеством, Найстром, ибо без него ты не сможешь преодолеть трудности, а их будет немало, я тебе обещаю. И ещё такая вещь: в твоём писательском инструментарии тебе понадобится неколебимая вера в свои силы. Если кто-нибудь сможет отнять твою решимость, сбить с толку или направить по неверному следу…
Значит, у тебя нет необходимых качеств. Значит, беги из дому и садись на иглу.
Отказ последует за отказом, и тебе придётся научиться парировать отказы, стоя на твёрдой позиции — «Мать вашу, сэр!» — в отношении литературно-издательского мира. Этот мир больше не занимается литературой. Он делает деньги. Им сегодня руководит армия бухгалтеров — не редакторов, — это они ставят свои подписи. «Какую выгоду принесёт эта книга?» — единственный их вопрос. И уже значения не имеет, хороша книга или ни к чёрту. И огромное количество литературных агентов — уже бизнесмены чистой воды, которым на тебя наплевать. Они сильно смахивают на продавцов подержанных машин. Они ищут то, что легко продать, да чтобы была узнаваемая марка — это она принесёт им кучу денег, чтобы в конце трудовой недели они могли отправиться в загородные коттеджи стоимостью миллионы долларов и оттянуться. Агенты, конечно, сволочи, но издательства не рассматривают жалобы писателей, а посему они превратились в необходимое зло. И мы должны уживаться с ними в хрупком симбиотическом равновесии. Однако не ломай себе пока голову…
Верь своим инстинктам, доверяй своим ощущениям, мыслям и идеалам, крепи свой дух и держи сердце открытым, — и однажды мир посмотрит на окружающие вещи твоими глазами. Помни, что ты пишешь для парня с улицы, а не для агентов или издателей, репортёров или критиков. Это парень с улицы — рабочий из Бостона или лесоруб из Орегона — будет тратить на твои слова деньги, которые отложил на пиво и хлеб. И ещё один момент…
Литература говорит о любви. Всё искусство говорит только о любви. Потому мы им и занимаемся. Радость — в самом творчестве, а не в деньгах, которые мы за него получаем. И не страдай, если будет неудача. Я, наверное, ноль без палочки, чтобы говорить тебе такие вещи. Я сам пишу уже 10 лет, но лишь неудачи — результат моих трудов. Меня никогда не печатали. За все годы работы я не получил ни доллара за свою писанину, ни цента.
Но вот что я тебе скажу. Это — моя жизнь. Я такой, какой есть. Это то, чем я люблю заниматься. Такой путь в жизни выбрал я сам. И я счастлив в своей бедности, счастлив в своих неудачах.
Думаю, моя жизнь была бы удачней, если б я не остался в этой долине и не писал рассказы, которые никто не хочет читать — не говоря о том, чтобы купить, — а вернулся бы в город и стал успешным и богатым журналистом. Но литература — вот что поддерживает меня как человека, и мне от этого хорошо. Не имеет значения, есть ли мне от этого польза. И осознание этого упрощает мне жизнь. И мне не нужно хвататься за другие занятия. Я могу писать, и терпеть неудачи в своём творчестве, и быть счастливым от этих неудач. Не знаю, что ещё тебе сказать, разве что пожелать успехов…
— Господи, Брекк…
— Слушай, старина, мне надо поднимать Майю — она валяется в постели, а у нас до церкви ещё куча дел.
— Я только хотел пожелать вам обоим всего хорошего. Черкани мне пару строк, когда приедешь в Стокгольм. У меня там много всяких родственников.
— Всего наилучшего, дружище!
— С кем это ты разговариваешь по телефону? — тихо позвала Майя из спальни, разлепив глаза.
— Это мой дружок по Вьетнаму, дорогая; хочешь, я принесу тебе завтрак в постель?
* * *
Остаток лета мы ходили по горам и купались в Атнарко, пекли яблочные пироги по вечерам, а ночью у печки занимались любовью. Во время Осенней ярмарки, в первую неделю сентября, я удачно пристроил своих псов — Хейди и Тутса, освободил избушку, пожитки оставил у Флетчеров, а в конце сентября мой 20-летний сын Крис — он тогда жил в Такоме, штат Вашингтон, — приехал к нам на несколько дней познакомиться с Майей и проводить нас в Европу. Мы планировали вылететь из Ванкувера 1-го октября.
Лето прошло хорошо, хотя у нас с Майей случилось несколько ссор, и я не мог взять в толк, из-за чего сыр-бор, потому что вспыхивали они на пустом месте.
Когда же мы уехали из долины Белла-Кула, наши отношения изменились. И Майя изменилась. Она словно подошла к какой-то черте, к какому-то финишу: кончился летний отпуск, и пришла пора паковать чемоданы и отправляться домой. Она хорошо провела время, но удовольствия кончились и надо возвращаться к реальности. Словно она играла роль, и пьеса закончилась. Она откланялась зрителям и собралась уходить сама по себе — домой, одна, оставляя меня.
Меня это задело: будто три летних месяца она провела в Лодке Любви. И теперь захотела вернуться к прежней жизни, старым друзьям и знакомой работе и жить как раньше, не вникая, что летний роман был не ПРОСТО летним романом…
Ведь мы поженились.
Я подумал, что, может быть, ей захотелось домой и в Швеции ей станет лучше. Но в Стокгольме ситуация стала хуже и тоскливей.
Она никогда не жила с мужчиной, не пускала его в своё пространство; стало ясно, что в её квартирке я был не мужем, а непрошенным гостем. Кроме того, квартира была очень маленькая, не было места даже развесить одежду, поэтому почти все свои пожитки я засунул под кровать, и выудить что-то оттуда было совсем непросто.
Майя вернулась к обязанностям официантки и пропадала на работе по 12 часов шесть дней в неделю. Я её почти не видел. У нас не оставалось времени друг для друга. Она уходила рано утром и возвращалась к 11-ти вечера. Приходила усталой и раздражённой, иногда навеселе, без сил и желания вести разговоры и заниматься сексом.
Сон постепенно оборачивался кошмаром. Мне всегда удаётся сделать из конфетки дерьмо.
Наша квартира находилась в Накка, районе Стокгольма, рядом со Скансен-парком и городским центром. Пока она была на работе, я писал второй вариант своего романа «БЕЗУМИЕ» и смотрел, как большие паромы отчаливают от станции Слюссен и дымят мимо наших окон — они шли в Финляндию через воды Балтийского моря, а я стучал по кнопкам на её красной печатной машинке «Ай-Би-Эм».
Я мог работать только по семь часов — потом моя творческая энергия иссякала, и я шёл гулять по Стокгольму: заглядывал в кафе Биллстрома — там стоял чудесный музыкальный аппарат с песнями 50-ых и 60-ых, пересекал Гамла-Стан, старейшую часть города, и заходил в универмаг «Эн-Кей» — ещё раз пил там кофе и терялся в книжном отделе среди книг на английском языке. Меня поразило, что в книжных магазинах Стокгольма выбор северо-американских авторов был гораздо богаче, чем в магазинах Калгари или Ванкувера. Только раз в Канаде мне попался подобный магазин — в Банффе. Побродив среди полок, я понял, что книги были тщательно подобраны. Возвращаясь домой, я шёл к «Гранд-отелю» и кормил голубей крошками хлеба.