– Вы прочли его, когда нашли?
Сейди встала и, подойдя к двери, выпустила кота. На миг в дом ворвался запах моря, и Ратлидж понял: ветер поменялся.
– Вы никогда не жили в доме с прислугой? Слуги глухи, как столбы, и слепы, как летучие мыши. Письмо было спрятано между его рубашками, сэр, а не лежало сверху на письменном столе. Я бы ни за что не притронулась к бумагам, но оно упало на пол. Конверт полетел в одну сторону, письмо – в другую. Я подобрала письмо и прочла его, а потом положила его в конверт и положила куда следует – на стол. На следующий день письмо оттуда исчезло.
– Вы уверены, что не сама миссис Фицхью взяла его?
– Ну, сэр, во-первых, не мое дело было спрашивать, верно? Но потом, когда ей было плохо и не по себе, когда она ночами бродила по дому, пытаясь заснуть и не находя в себе сил, я спросила ее о письме. Мистер Эйдриан, ее отец, не хотел, чтобы она выходила за мистера Брайана, но мистер Брайан был человеком добрым, он часто смешил ее и не собирался прикарманивать ее денежки. Дом отходил мисс Оливии, но деньги по-прежнему оставались у мисс Розамунды. Мистер Брайан не собирался их отнимать. Он был счастлив, если она была счастлива; он подарил ей близнецов, которых мисс Розамунда обожала. На мой взгляд, жили они неплохо. А мистер Чемберс начал приезжать к ней в гости, когда окончился траур, и мисс Розамунда иногда казалась прежней: румянец на щеках и такой особый наклон головы, как будто она прислушивается к чему-то очень приятному. Так она выглядела, когда бывала счастлива.
Кот вернулся; Сейди закрыла дверь и подошла к камину. Она устала; морщины сильнее проступили на лице. Но Ратлидж подумал, что он не мог бы сейчас остановить ее, даже если бы попытался.
– Все началось в июне. А в сентябре она умерла. Доктор сказал – несчастный случай. Мол, нечаянно приняла настойки больше, чем надо. Но я-то знаю, сэр, сколько лауданума она принимала! Это я каждую ночь просила ее выпить хоть половину зелья, чтобы ей стало легче. А она качала головой и говорила: «Нет, Сейди! Мне мои мозги еще пригодятся!» А я ей: «У вас совсем мозгов не останется, если не будете отдыхать!» А она: «Я должна кое-что сделать, только пока не знаю, как к делу приступить. Замуж за мистера Чемберса я не выйду. И ни за кого другого тоже. Буду жить ради детей, теперь дети – самое главное в моей жизни». И никак ее нельзя было убедить, такая она была сильная.
– Она сама решила не выходить за Томаса Чемберса? Она ему так и сказала?
– Ну да, конечно, но он все равно приезжал каждые выходные, и она приглашала его к ужину. Я слышала, как она однажды сказала ему: «Я убила их всех. Джорджа, Джеймса и Брайана. Я не вынесу, если умрешь и ты; я этого не допущу!» А он ответил: «Ерунда, любимая, от горя у тебя помутился разум». А она посмотрела на него, да так печально, и сказала: «Том, я приношу несчастье, уж лучше я останусь одна, чем еще раз надену траур».
– Почему она решила, что убила их? – Ратлидж слушал как завороженный, притворяясь, что пьет чай, и украдкой наблюдая за старухой в свете лампы.
– Почему решила, говорите? Я тоже долго думала о ее словах. Вот мисс Оливия уверяла, что все гораздо глубже. Ей казалось, что мистер Кормак был влюблен в мисс Розамунду. Конечно, говорить прямо никто не говорил, особенно при мисс Розамунде. Она улыбалась и говорила, что хорошо себя чувствует, просто пришла к выводу, что свадьба не стоит горя, которое наступает потом.
– Тогда как же она все-таки умерла?
– Очень странно, сэр. Однажды она сказала мисс Оливии: «Наверное, я попрошу Тома приехать на выходные. Мне нужно поговорить с ним. Обсудить юридические вопросы, а потом, когда все будет сделано, может быть, мы с ним поговорим и о другом». Я тогда была на лестнице, помогала мистеру Кормаку и мистеру Николасу передвинуть сундук с чердака – мистер Кормак хотел увезти его к себе в Лондон. И их голоса были очень слышны, потому что они разговаривали в гостиной. Потом вышла мисс Розамунда, посмотрела на меня, и лицо у нее сделалось такое грустное, что мне захотелось зареветь. Не знала я, что ее так расстроило, но глаза ее сразу выдавали. Стали холодными, как смерть. Записку, которую она оставила, нашла мисс Оливия и сожгла ее в камине.
– Записку?! Мне никто не сказал, что Розамунда написала предсмертную записку! – воскликнул пораженный Ратлидж.
Сейди тяжело, с усилием села и попросила его принести домашнего вина из шкафчика у раковины. Выпив полстакана и немного успокоившись, она продолжала:
– Нет, мисс Оливия ее сожгла, как я и сказала. Она была написана каракулями, которые с трудом можно было разобрать, и спрятана под подушкой. В записке было только имя. И призыв: берегитесь. Мисс Оливия сразу все поняла. Она еще больше побледнела и склонилась над телом матери в таком горе, что я не могла этого вынести. Я вышла из комнаты и позвала мистера Николаса. Больше о записке ни разу не говорили. Да мне и не нужно было ничего говорить. После того как гончие унесли бедняжку Ричарда, я много раз их слышала. Я знаю, кто подлил зелья в воду мисс Розамунды. Не она сама, ведь в ней было столько жизни и любви – она бы не запятнала себя грехом самоубийства! – Последние слова Сейди произнесла пылко, у нее даже щеки сердито зарумянились. Более сильным голосом она продолжала: – Близнецы тогда были еще маленькие, чтобы знать о таком; им сказали, что их мама ночью заболела и отравилась. А у мистера Чемберса… сердце было разбито. Он вел себя как вдовец, а не как семейный поверенный… К ней приходили гончие Гавриила; они нашептывали ей советы, что делать, они склонились над ней, когда она погрузилась в последний сон. А ведь мисс Розамунда знала, тогда уже знала, откуда грозит опасность!
– Опасность для нее?
– Да, и для мисс Оливии. Потому что, по правде говоря, потом мистер Кормак стал заигрывать с мисс Оливией. Раз не получилось стать Тревельяном одним способом, он задумал получить свое по-другому. Только мисс Розамунда ни за что не вышла бы за него. Да и он не мог просить руки мисс Оливии после того, как добивался руки ее матери… тогда все выплыло бы наружу! Она и мистеру Чемберсу все рассказала бы – вот он удивился бы! Так что мисс Розамунда долго горевала и не спала ночей. А он… попал в переплет и решил облегчить себе жизнь: лишить дом света. Мисс Розамунда пользовалась любыми предлогами, лишь бы избавиться от мистера Чемберса. Но мистер Чемберс не испугался; он по-прежнему всем сердцем хотел жениться на ней. Надо ему было поговорить по душам с мисс Оливией; думаю, ему она бы призналась в том, что ее тревожило. Но после смерти мисс Розамунды мистер Чемберс так глубоко погрузился в собственное горе, что до него было не достучаться. После похорон мисс Оливия сказала всем, что ночью ее матери стало плохо. Мистер Смедли любил всю семью; он и слышать не желал о самоубийстве. И мистер Пенрит тоже. Он сказал, что руки у мисс Розамунды дрожали, она страдала от бессонницы, и ей, мол, легко было совершить трагическую ошибку. Вместо того чтобы разбудить кого-то из слуг, она налила себе лекарство сама… Мисс Розамунда всегда заботилась о других; все и поверили, что ее смерть – несчастный случай. И ее убийца обрадовался: опять выйдет сухим из воды! Кто стал бы подозревать убийство? Тем более что записку мисс Оливия сожгла…