— Сколько?
— Я вручу вам распоряжение, — сказал Березкин, — по которому вы сможете получить с любого из наших счетов… ну, скажем, миллион франков.
— Два.
— Слышите, как в городе стреляют? — сказал Березкин. — Один.
— Два. Если бы в городе не стреляли, вы не пришли бы ко мне.
— Мы с вами люди разумные и тактичные. Я уверен, что мы договоримся.
— Позвольте, — сказал Петтингер. — Мне не ясен один пункт.
— Спрашивайте все, что вам угодно. Лицо князя было непроницаемо. — Я получу от вас распоряжение. Будет ли оно действительно?
— На нем будет моя подпись.
— А если мне не удастся исполнить вашу просьбу?
— Тогда вам не удастся получить деньги. Если заводы Делакруа в занятых немцами районах перейдут в другие руки, по моему приказу вам, разумеется, не заплатят.
— А если я сначала получу деньги, а потом отстранюсь от этого дела?
— Я думал о такой возможности, — признался Березкин. — Я, конечно, всецело вам доверяю, но приходится взвешивать все шансы. Откровенно говоря, Петтингер, я сомневаюсь, что вы пойдете получать эти деньги, если не будете твердо уверены, что Делакруа останется Делакруа, а не сменит вывеску, скажем, на Геринг.
— Почему? — сказал Петтингер. — Почему я должен так заботиться о вашей собственности после того, как получу деньги?
— Потому что всякая выданная вам сумма будет занесена в какие-то книги. А книги эти попадут в руки немецкой ликвидационной комиссии. Без всякого сомнения, в бухгалтерии Геринга вам зададут ряд пренеприятнейших вопросов и либо отнимут у вас деньги, либо потребуют себе изрядную долю. Вам едва ли хочется, чтобы до этого дошло?
— И все-таки два миллиона, — сказал Петтингер.
В комнату ворвался Дейн. На лице его был написан ужас, угрюмой наглости как не бывало.
— А-а, майор Дейн! — приветствовал его Березкин. Дейн и не взглянул на князя.
— Петтингер, нам нужно выбираться отсюда! — крикнул он, задыхаясь. — Как можно скорее выбираться. Все уезжают. Неужели вы хотите, чтобы мы здесь застряли?
— Мы!… — Петтингер был взбешен таким нарушением дисциплины и всяческих приличий.
— На улицах бои! — взвизгнул Дейн. — Повсюду вооруженные банды французов… полиция взбунтовалась… гарнизон отступает…
— Молчать! — сказал Петтингер. — Я занят. Выйдите вон. Ждите за дверью.
Тон Петтингера подействовал на Дейна как пощечина, — истерика кончилась.
— Виноват, виноват. — Он вдруг заметил Березкина. — А, князь, здравствуйте! Паршиво, а?… — Он обернулся к Петтингеру. — Возьмите меня с собой. Я не могу один, просто не могу. Когда вы уезжаете?
Петтингер понял, что унимать Дейна бесполезно.
— За мной заедет машина.
Дейн рассмеялся. Смех его прозвучал безобразно, потому что лицо, как и прежде, было искажено страхом. Березкин, который до сих пор подчеркнуто держался в стороне, поднял голову.
Петтингер прошипел, оскалив зубы:
— Вы совсем с ума сошли!
— Машина! Какая машина? — Дейн вытащил из кармана листок бумаги. — Мне портье дал, для вас. Только что звонили из транспортного отдела. Машин нет.
— Я вам второй раз приказываю, — сказал Петтингер. — Выйдите из комнаты. Ждите за дверью.
Дейн молча вышел.
— Нервничает наш приятель, — сказал Березкин. — Но такие катастрофы действительно волнуют.
Теперь ярость Петтингера обратилась на князя. Хоть он и делает с ним дела, все же этот князь — иностранец, русский или самозваный француз, словом, представитель низшей расы, не имеющий никакого права критиковать германского офицера.
— Не беспокойтесь, я им займусь, — сказал Петтингер резко.
— Едва ли успеете, — возразил Березкин. — В ближайшем будущем он уже, вероятно, не будет вам подчинен.
Березкин прав, подумал Петтингер. Выболтав секрет о неудаче с машиной, Дейн серьезно подорвал его положение. Но, с другой стороны, если он не выберется из Парижа, у Березкина не будет в немецком тылу никого, кто стал бы охранять интересы Делакруа и К°.
Петтингер улыбнулся.
— Видимо, мне понадобится какой-нибудь транспорт.
Березкин кивнул.
— Разрешите воспользоваться вашим телефоном?
Петтингер подвинул к нему аппарат. Березкин взял трубку, стал набирать номер… и остановился.
— Миллион франков?
— Вы жестокий человек.
— Ну что вы, — сказал князь. — Я — сама гуманность. — Он наконец набрал номер, услышал ответ и отдал кому-то распоряжения. Потом он попросил у Петтингера бумаги. Водворилась тишина — князь писал своему управляющему. Кончив, он поставил под письмом жирную крючковатую подпись, помахал листком, чтобы высохли чернила, и передал его Петтингеру.
Петтингер прочел.
— Устраивает?
— Принимая во внимание обстановку, — да.
Больше говорить было не о чем. Они молча сидели друг против друга. Время тянулось. От близкого залпа задребезжали стекла.
— Слишком большие окна, — сказал Петтингер.
— Уверяю вас, что нет, — сказал Березкин. — Я установил, что маленькие стекла вылетают так же легко.
В дверь постучали. Оба подняли голову. На пороге стоял Дейн, а с ним — худощавый человек в шоферском комбинезоне.
— Познакомьтесь, это Сурир, — сказал Березкин.
Сурир кивнул и улыбнулся, обнажив гнилые зубы.
Улыбаясь, он закрывал глаза, словно боялся, что они его выдадут.
— Суриру можно доверять, — сказал Березкин. — Я знаю его много лет.
— Мы друзья, — сказал Сурир. — И в счастье и в горе.
— Наш друг Сурир подвизается на черном рынке, — присовокупил Березкин в виде дополнительной рекомендации. — Он знает дороги, как свои пять пальцев.
Петтингер вынул из ящика стола кобуру и пояс, взял в руки фуражку:
— До свидания, князь!
— А вещи?
Петтингер помахал рукой.
— Вещи я отправил вперед еще на прошлой неделе… Мсье Сурир, нам, до того как выехать из города, нужно еще прихватить кое-кого.
Тот пожал плечами, словно хотел сказать: «Дело ваше, теперь вы хозяин», Березкин услышал, как он на ходу говорил Петтингеру:
— Вы уж не посетуйте, машина у меня не блещет чистотой. Вызвали-то меня срочно, а мы как раз сегодня утром перевозили партию свиней…
Оставшись один, князь вернулся к бутылке. Его лицо уже не было ни сухим, ни равнодушным.
Свобода!