Людей не было видно; только из одного здания появились несколько французов в огромных меховых шапках, в куртках и штанах на меху и в меховых шубах. Они глупо улыбались, попробовали выклянчить курева и исчезли, как только Фулбрайт крикнул:
— А ну, катись отсюда!
— Хороши зимние вещички, — сказал Лестер.
— Казенное имущество, — произнес Фулбрайт медленно и с сожалением. — Придется, видно, расставить часовых.
— Придется, — подтвердил Лестер. Его это не огорчало, — лишь бы часовые были из третьей роты. Они никого чужого не подпустят, а своим ребятам будет раздолье.
Мысли Фулбрайта, очевидно, шли в том же направлении, потому что он добавил:
— Вы там поаккуратнее, не наткнитесь на ловушку.
Шийл хитро подмигнул:
— Навряд ли, очень уж они быстро драпали. Я ловушку издали чую.
— Лейтенант говорит, что ловушки есть, — сказал Лестер, — значит, надо соблюдать осторожность. Ступай вон к тому зданию, видишь, где окна в нижнем этаже выбиты, будешь его охранять.
— Нашел дурака, — Шийл выплюнул кусок жевательной резинки.
— Бегом марш! — сказал Лестер.
Фулбрайт слушал эту перепалку молча, чуть заметно улыбаясь. Он не сразу, и то только с помощью Троя, разобрался в том, какие люди его окружают, и понял, что дисциплина достигается не изучением устава; но, раз поняв это, он сжился с ротой и стал ее неотъемлемой частью.
— Расставить остальных часовых! — приказал он.
Лестер назначил людей, а взводу крикнул: «Разойдись», и люди мгновенно исчезли, торопясь воспользоваться остатками дневного света.
Из полуразрушенного здания вышли Трауб, Черелли и Шийл — в черных галстуках и немецких матросских шапочках.
— Чего там написано? — спросил Шийл, разглядывая золотые буквы на черной ленте. — Ну и язык!
— «Kriegsmarine», — засмеялся Трауб, — это их военный флот.
— Выбрать якорь! — протяжно крикнул Черелли, балансируя на обломках бетона и покореженных стальных рельс. Он стал вертеть руками воображаемый штурвал. — Полный вперед! Огонь торпедой! Вззз! Есть! Пошел ко дну, чертов сын, со всем экипажем! — Он повернулся к Траубу. — Я к вам по ошибке попал. Я прирожденный моряк. — И добавил мечтательно: — Мне бы на корабль, в море…
— Заткнись, адмирал, — сказал Шийл. Он прислушался. В отдалении прогромыхала скрытая сумерками колонна танков. — Я эту шапку домой пошлю, пусть сестренка носит.
— Да она в ней потонет, — сказал Трауб. — Ей какой номер нужен?
— Вот черт, — сказал Шийл, — я забыл. Да нет, она теперь подросла, ведь у ребят головы тоже растут, а?
— Не так быстро, как ноги.
— Ей будет интересно, — упорствовал Шийл, — я ей напишу, что снял шапку с нациста.
— Детям врать — это не дело, — сказал Черелли. — Взрослым ври сколько влезет, а ребята и без того слишком быстро набираются скверных привычек.
— Так она же не будет знать, что я соврал! — сказал Шийл. Потом он швырнул шапку на землю. — Ну ее к черту, все равно не во что завернуть. Ни минуты свободной нет у человека…
— Ты лучше пройди вон туда, — посоветовал Черелли, — да «освободи» себе парочку меховых вещиц.
Им преградили путь четыре человека, внезапно выступившие из полутьмы. Одежда их — смесь гражданской и военной — была сильно поношена, за плечами винтовки.
Шийл первым увидел их и испугался. Он навел на них винтовку и крикнул:
— Стой!
Все четверо остановились. Первый протянул вперед руки ладонями вверх — либо в знак приветствия, либо чтобы показать, что в руках у него ничего нет.
— Здорово, американцы! — сказал человек, улыбаясь широко и радостно.
— Ни с места! — крикнул Шийл. Он сделал знак Траубу и Черелли заходить с флангов, в то время как неизвестный, видимо, главный в своем маленьком отряде, осторожно шагнул вперед.
Указывая на себя, он сказал:
— Русский! — Потом указал на двоих из своих товарищей и повторил: — Русский, — а о третьем сказал: — Поляк! — Потом опять улыбнулся и хлопнул Шийла по плечу с такой силой, что тот зашатался.
Шийл смущенно поглядел на русского; тот был немногим выше его, но какие плечи! Какие крепкие руки и ноги!
Русский ткнул себя в грудь и представился:
— Ковалев! Андрей Борисович Ковалев! — Потом вопросительно посмотрел на Шийла.
— Шийл, — ответил тот.
На этом разговор прервался. Продолжить его следовало Шийлу, а он не знал, что сказать.
Наконец он сообразил, что нужно известить Лестера или лейтенанта. Но когда он попросил Черелли сходить за ними, тот фыркнул:
— Где это я их буду искать? — и Шийл понял, что их действительно не найти, раз они охотятся за меховыми куртками в каком-то из полутора десятков домов.
— Нечего рассуждать! — крикнул он Черелли и Траубу. — Отберите у них винтовки, и пошли! — Он потянулся к оружию Ковалева. Большая рука русского крепко обхватила ствол винтовки.
— Давай, давай, — сказал Шийл и потянул винтовку к себе.
Русский, не разжимая пальцев, покачал головой, дружелюбно, но твердо.
Шийл растерялся. Без нужды лезть в драку с такими людьми ему не хотелось. Он нехотя отпустил винтовку, русский улыбнулся.
Шийл подтолкнул его вперед. Ковалев послушался: высоко держа голову, он двинулся с места легким шагом человека, привыкшего к большим переходам.
Командный пункт роты помещался неподалеку, в маленьком доме на дороге, ведущей к складам. В углу на скамье несколько солдат играли в карты. Трой накладывал в плиту дрова, а какая-то старуха в синем переднике суетилась с кастрюлями и чайниками, стуча деревянными подошвами по каменному полу.
Трой поднял голову, не выпуская из рук полена.
— Я к вам привел этих людей, сэр, — доложил Шийл. — Кажется, русские.
— Дело! — сказал Трой. — Пусть сдадут оружие старшине.
— Насчет этого, сэр, вы лучше сами с ними поговорите, я уже пробовал. — И озабоченный тем, как бы поскорее вернуться к меховым курткам, Шийл добавил, что он поставлен охранять склады.
— Ладно, — кивнул Трой. Шийл и Черелли ушли; Трауб остался, предвкушая тепло и кофе.
Трой оглядел четырех незнакомцев. По их измученным лицам видно было, что они много пережили. Недоверие Троя быстро растаяло. Немец, или человек, служивший немцам, не был бы таким тощим и не было бы у него в глазах такой спокойной уверенности и надежды, как у этих людей.
Трой выбрал из четверки того, в котором всего заметнее была военная выправка, и знаком подозвал его к столу.
Русский отдал честь: