С наступлением темноты он приказал накормить посытнее своих бойцов, и часов в одиннадцать грузовик уже вышел из лагеря. Незадолго до полуночи они были на условленном месте, на небольшом поле, недалеко от вокзала… Д'Артаньян объявил товарищам о поставленной задаче, и теперь они ожидали дальнейших событий. Уже без четверти час.
Что делает связной Парижанина? Он должен был бы уже явиться сюда. Время идет… Бойцы, не шевелясь, выжидают за пригорком… Отсюда город кажется спящим…
Ночью отчетливо слышен бой часов на башне собора. Раздается четыре удара — ровно час. Д'Артаньяну не сидится на месте. Он посылает двух бойцов в разведку вдоль дороги: связной Парижанина мог сбиться с пути. Залаяла собака. Может быть, он? Нет! Снова томительное ожидание… Четверть второго… Просто непонятно. Очевидно, что-то произошло. Д'Артаньян совещается со своими офицерами. Может быть, товарищам пришлось передвинуть все сроки на час? Ведь может статься, что немцы сделают свою проверку позже… Подождем еще немного…
Половина второго… тридцать пять минут… Больше ждать нельзя. Д'Артаньян принимает решение — послать в город двух разведчиков… Нужно знать, и знать точно, что там происходит…
Теперь ждут разведчиков… Они возвращаются в тот момент, когда на башне бьет два часа. Дороги под охраной, подойти к вокзалу нет возможности, город, очевидно, окружен немцами…
Д'Артаньян охвачен беспокойством. Его бойцы молча ждут. На лицах написана тревога… Их положение становится опасным…
Однако д'Артаньян не намерен оставлять свои позиции. Дело идет, может быть, о жизни тех, кто в тюрьме, о жизни Парижанина и его группы, о чести их батальона. Он знает, что в этот момент люди, наделенные значительно большей ответственностью, чем он сам, с нетерпением ждут результатов операции. Завтра весть о побеге политических заключенных может разнестись по всей Франции… Он не вправе уйти, не испробовав всех возможностей. Надо сделать попытку прорваться в город… Товарищи стараются его переубедить:
— Ты не имеешь права.
— Оставьте ваши разговоры, я здесь командир.
Ему приводят доводы… Надзиратель мог оказаться предателем. Извещенные им немцы могли принять необходимые меры предосторожности. При таких условиях отряд численностью всего в двадцать человек, не зная толком создавшейся обстановки, не может пускаться в авантюру. Враг воспользуется этим как прямым предлогом для расстрела заключенных… Нет, это просто безрассудство…
Но д'Артаньян никак не может решиться на отход, не выяснив все до конца. Что он скажет в батальоне? Что доложит Марсо? Нет, во что бы то ни стало кому-нибудь из бойцов нужно проникнуть в город. Если никто не отважится, пойдет он сам.
Нашелся один желающий, молодой парень из Бержерака. Он прекрасно знает все подступы к городу. Д'Артаньян поручает ему выполнить это задание…
Через сорок минут он возвращается. Подступы к вокзалу крепко охраняются, но ему все же удалось через сады и переулки проникнуть в город. Там все было нормально. В тюрьме царила тишина. В городском саду никого не оказалось…
«Вероятно, товарищей схватили», — думает д'Артаньян и со смертельной тоской в душе приказывает отходить…
Уже четыре часа утра. На развилке дороги грузовик останавливается. Сойдя с него, один из бойцов направляется с донесением в штаб сектора. Остальные продолжают свой путь. Д'Артаньян, сидя в кабине, отдельно от своих товарищей, украдкой смахивает слезу. Он в отчаянии.
Вскоре после того как д'Артаньян прибыл на условленное место, из дома, находившегося неподалеку от его позиций, вышел какой-то человек… Он прошел немного вперед вдоль дороги и вскоре вернулся обратно… Затем из того же дома вышли еще два человека, и все трое, удаляясь от города, скрылись в ночной тьме… Все это было проделано так осторожно, что дозорные д'Артаньяна, расставленные по соседству, ничего не заметили. Три человека шли около получаса, потом, свернув с дороги, направились к какой-то богатой даче. Один из них открыл решетчатую калитку и пропустил своих спутников в сад; под их шагами заскрипел песок на аллее… Приоткрылась какая-то дверь, и на пороге показался силуэт женщины… Не говоря ни слова, она впустила посетителей в слабо освещенный коридор, после чего пошла проверить, заперта ли калитка, и, возвратясь, закрыла наружную дверь дома, дважды повернув ключ.
— Он здесь? — спросил один из прибывших.
— Да, в гостиной.
Женщина открыла другую дверь и, пропустив двух посетителей, оставила их наедине с Марсо.
Третий, вероятно, не раз бывавший в доме, прошел в кухню, где застал Рамиреса. Тот чувствовал себя довольно непринужденно, он снял свое оружие и разложил его на столе.
Женщина принесла им бутылку вина, паштет и хлеб, а сама принялась готовить бутерброды для тех, кто находился в гостиной. На вид ей казалось лет сорок, и держалась она с большим достоинством. Человеку, сидевшему около Рамиреса, было, должно быть, лет пятьдесят, одет он был в рабочий комбинезон.
При виде двух посетителей Марсо на секунду замер в нерешительности, в глазах у него мелькнуло изумление, потом, радостно улыбаясь, он пошел им навстречу.
— Вот это да!
Более высокий из них был Гарнье, комиссар по кадрам департаментского комитета Ф.Т.П. Другой — член Центрального комитета, которого Марсо не видел еще с довоенного времени и теперь не сразу узнал, так как тот стал носить очки и отрастил себе усики. Они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.
— Меня зовут Фуркад, — сказал представитель Центрального комитета, желая несомненно избежать, чтобы его назвали настоящим именем.
Но Марсо было бы приятно вспомнить его прежнее имя. Фуркад — раз уж надо его так называть — был для Марсо больше, чем просто товарищ по партии и ответственный руководитель. Он был тем человеком, которого в какой-то момент жизни встречает на своем пути каждый коммунист: Фуркад открыл Марсо двери партии и направлял его первые шаги. Это было десять лет назад, в знаменательные дни февраля 1934 года, когда Марсо, в то время рабочий Шарль Морэн, вернувшись с военной службы, снова стал работать токарем на верфях Жиронды. Фуркад находился тогда в Бордо. Его видели повсюду: на демонстрациях, на заводах, в порту… Однажды вечером Морэн был на небольшом собрании, где присутствовало всего семь человек; перед ними выступил Фуркад. Он говорил совсем просто, словно беседовал с ними. Именно он рассеял последние колебания Морэна относительно вступления в партию. В дальнейшем Фуркад всегда проявлял к нему внимание, выдвинув его сперва секретарем ячейки верфи, потом, после больших забастовок 1936 года, — в состав руководства местной секции и, наконец, после его возвращения из Испании, — в федерацию партии.
На каждом этапе его работы Фуркад, который был старше Морэна на тринадцать лет, помогал ему, поддерживал, подбадривал, боролся против естественной для молодого коммуниста боязни ответственности. И вот Шарль Морэн, ставший теперь майором Марсо, после пятилетней разлуки снова встретился со своим старым другом. Он знал, что Фуркад, бежав из плена в Германии, опять занял свой пост в Центральном комитете, но о дальнейшей его судьбе, как и о судьбе многих других, ему ничего не было известно.