Гости переночевали в замке и перед отъездом снова зашли к Роз.
— На этот раз можем кое-что тебе сообщить. Опасность еще не миновала, но надеются его спасти.
Роз почувствовала огромное облегчение. Заговорив о своей партийной работе, она попросила срочно прислать к ней Соланж и после ухода Гарнье и Пайрена крепко заснула… В этот же вечер она впервые поднялась с постели. На следующий день ей было разрешено навестить раненого.
Марсо с осунувшимся, очень бледным лицом, казалось, спал. Забинтованная, укутанная в вату, правая рука его была похожа на огромный пакет; кисть левой руки тоже была забинтована. Молодая женщина не решалась подойти, боясь его потревожить. Однако Марсо сам слегка повернул голову, и по его губам скользнула чуть заметная улыбка.
— Подойди, Роз. Я так беспокоился за тебя, так боялся…
— А я — ты не можешь себе представить…
— Здорово меня изукрасили! Правда?
— Все пройдет, Марсо, ты скоро поправишься…
— Какая уж тут поправка… Правая кисть отрезана до запястья, два пальца на левой руке повреждены, восемь осколков гранаты…
— Но ведь могло быть значительно хуже…
— Но могло и совсем не случиться… Так по-дурацки вышло… Как поживают товарищи?
Тут в разговор вмешался доктор Серве.
— Товарищи чувствуют себя хорошо, и они сами справляются о твоем здоровье. Тебя нельзя больше утомлять.
На другой день Роз задержалась немного дольше. Марсо медленно поправлялся.
Роз рассказала ему теперь про свой допрос в гестапо и про побег из тюрьмы… Марсо печально усмехнулся.
— Как все неудачно сложилось! Ведь в момент вашего побега из тюрьмы я был в одном доме, совсем неподалеку оттуда. Если бы я знал… мог бы и не оказаться здесь…
— А как это с тобой произошло?
— Не стоит теперь об этом говорить. Я сам во всем виноват…
Марсо подробно расспрашивал Роз о пребывании в тюрьме, об отношении надзирателей и жандармов к заключенным, о поведении товарищей, о самочувствии папаши Дюшана, но больше всего о Леру.
— Конечно, как и прежде, с сектантским душком?
— Зато такой же смелый и преданный.
— Знаю наших докеров. Где он сейчас?
— Составил группу из своих бывших товарищей по камере и попросил зачислить их в отряд, освободивший нас из тюрьмы.
— А как жандармы? Надзиратели? Хорошо держались?
— Кажется, почти все хорошо.
— Прекрасно, что все так удалось…
К вечеру Симона принесла Марсо еду: бульон, пюре, немного белого мяса… Отпустив девочку, Роз сама принялась кормить раненого, как ребенка, не обращая внимания на его разговоры, все сводившиеся к потерянной кисти руки… Возвращаясь к себе в комнату, она встретила доктора Серве, который сделал ей замечание:
— Товарищ Роз, если вы будете изображать из себя сиделку, то никогда сами не поправитесь.
— Я уже здорова.
— Та-та-та! В этом доме командую я.
— Но вы сами обещали выписать меня 15-го.
— При условии, что вы будете выполнять все мои предписания.
Все же Роз продолжала свои визиты к Марсо, а он с каждым днем заметно поправлялся.
* * *
Накануне отъезда Роз прогуливалась по парку, который до сих пор еще не успела оценить по достоинству. Теплый вечерний воздух был насыщен сладким ароматом лип и магнолий. Роз решила дойти до фермы, чтобы поблагодарить мать Симоны — Жермен Буске — за проявленное к ней внимание. Каждое утро добрая женщина посылала ей с Симоной молоко и фрукты и заодно сообщала известия, переданные по радио. Жермен не была по происхождению крестьянкой. Не был крестьянином и ее муж, хотя, как воспитанник сиротского приюта, вырос в деревне. До войны оба они служили в Париже у владельца замка, крупного ресторатора. Муж мыл посуду, а жена работала официанткой. Как отец четырех малолетних детей, Буске не был мобилизован в армию. После оккупации Франции, когда правительство Виши выкинуло пресловутый лозунг «возвращения к земле», ресторатор вспомнил о своей ферме в Дордони, где вели хозяйство престарелые крестьяне, неспособные уже извлекать из земли доход и поддерживать замок в надлежащем состоянии. Он предложил семье Буске поселиться на этой ферме. Поступок его рекламировался тогдашними газетами как пример, достойный подражания. Таким-то образом Сезар и Жермен Буске с четырьмя детьми оказались в деревенской глуши, в компании двух старых крестьян. Все жили на ферме в большой тесноте, так как хозяину, конечно, и в голову не могло прийти предложить им поселиться в замке. Для семьи Буске начался новый этап жизни. Занимаясь тяжелым физическим трудом, они не знали никаких развлечений; не было у них ни соседей, ни знакомых: ближайшее селение находилось в пяти километрах от замка. Поместье состояло главным образом из лесов и лугов; кроме того, было несколько участков под зерновыми культурами и старый запущенный виноградник. Помимо сельскохозяйственных работ на обязанности семьи Буске лежало поддержание порядка в самом замке, так как хозяин купил поместье, намереваясь отдыхать в нем и охотиться. Оговорив все это, он согласился на умеренную арендную плату и натуральные поставки, за получением которых приезжал сам из города в определенные дни.
Роз хотелось поближе познакомиться с семьей Буске, которая по-прежнему оставалась все такой же бедной, как в момент приезда сюда. Роз интересовало, каким путем Сезар Буске, живя в этой деревенской глуши, пришел к решению вступить в Национальный фронт и, не спросясь хозяев, предоставил замок в распоряжение партизан.
Замок, с двумя крытыми шифером башенками и ста двадцатью окнами, сохранял еще прежний гордый вид. Он не был пока полностью меблирован, но владелец успел до войны провести туда водопровод и электричество. Благодаря этому доктор Серве смог без особых трудностей сделать из замка вполне приличный госпиталь.
Парк, в котором росли главным образом вековые дубы, занимал огромную площадь, но был наполовину вырублен. Руководил вырубкой сам хозяин, приезжавший в 1942 году для этой цели в поместье. Один из предпринимателей в округе, купивший древесину, нажил на ней целое состояние.
Роз была уже недалеко от фермы, как вдруг из боковой аллеи вышел доктор Серве и быстро направился к ней.
— Рад, что мы встретились. Я давно уже хотел переговорить с вами.
Такое начало почему-то неприятно подействовало на Роз.
— Слушаю вас.
— Вы не торопитесь?
— Я собиралась навестить Жермен.
— Ее нет на ферме. Если вы ничего не имеете против, мы могли бы пока посидеть здесь на скамейке.
Серве помолчал, словно подыскивая нужные слова.
— Завтра вы нас покинете… Неизвестно, когда мы снова встретимся… Я не хотел бы расстаться, не объяснившись с вами.