— Роз, мы останемся и впредь большими друзьями и хорошими товарищами.
— Выслушай меня внимательно, — говорит Роз, поднимая голову и откидывая назад волосы. — Мне очень трудно возвращаться к прошлому, но я должна тебе сказать, хотя, может быть, это и плохо, не знаю… Но с первых же наших встреч я почувствовала, что меня влечет к тебе…
— Ну, не говори глупостей.
— Я полюбила Бернара, это правда, и стала его женой. Если бы он остался жив, я всегда была бы ему верна.
— Вот видишь…
— Да, но если бы жизнь и некоторые обстоятельства сложились по-другому, я могла бы стать твоей женой.
— Ты с ума сошла, Роз…
— Нет, дай мне досказать. Когда мы снова встретились два месяца назад и потом виделись почти каждый день, я опять испытала к тебе то же чувство, что и раньше. Но я не сразу разобралась в этом. И вот наступил тот знаменательный вечер, когда ты сам сказал мне, что любишь меня, что всегда любил меня… Ведь в глубине души я ждала этого признания, и все же оно меня потрясло. Мне казалось, что ответить на твое чувство — значит отречься от памяти Бернара, обмануть его доверие, его большую любовь ко мне. Я старалась бороться; боролась сама с собой. До того дня, когда мне так неожиданно сообщили о твоей смерти. Для меня это известие было ужасным ударом. Мне казалось, что от горя сердце у меня разорвется на части… Я поняла, что любила тебя, что имела право любить тебя…
— Бедная моя Роз, — говорит Марсо, с трудом сдерживая волнение. — Но я-то теперь уже не тот, что был. Инвалид…
— Разве для меня это может иметь значение? Неужели ты думаешь, что я способна разлюбить тебя только потому, что у тебя не стало кисти руки? Наоборот, теперь ты нуждаешься в заботе, и только любящая женщина может тебе ее дать.
— Ты забываешь, Роз, что стала ответственным работником. Наша борьба еще не кончена. Теперь ты больше нужна партии, чем я…
— Ну что за довод, Марсо! Партию составляют такие же люди, как ты. Но, может быть, у тебя есть какие-то другие причины говорить так? Скажи мне все, скажи откровенно. Я ведь совсем не знаю твоей личной жизни…
Как раз в этот момент с шумом распахивается дверь, и на пороге появляется Серве. Из-за плеча доктора выглядывают два санитара и маленькая Соланж.
— Вам, надеюсь, известна новость?
— Конечно, доктор, — говорит Марсо.
— Сезар раздобыл несколько бутылок старого вина. Такое событие полагается вспрыснуть.
В Палиссаке уже вечер. В среду и субботу в эти часы мужчины поселка встречаются обычно у парикмахера. Пообедав в этот день пораньше, они спешат бриться к Александру. Здесь беседуют обо всем: об урожае, о рыбной ловле, об охоте… перебирают все городские сплетни… вспоминают все происшествия за неделю и толкуют о политике. Это — место встреч, центр общественных дискуссий, маленький форум городка.
Здесь в обычное время завсегдатаи поджидают друг друга. Вечер, как правило, заканчивается в кафе Тайфера, где для традиционной игры в белотт собираются всегда одни и те же партнеры. Иногда, правда, разговоры в парикмахерской принимают такой оживленный характер, что она пустеет только к полуночи.
Намыливая клиентам подбородки, парикмахер Александр бесстрастно слушает все, что говорится вокруг. Время от времени он приостанавливает работу, чтобы свернуть сигарету, вставляет с невозмутимым видом какое-нибудь острое словцо или шутку, вызывающую у посетителей взрыв смеха, и снова спокойно принимается за свое цирульничье ремесло. Когда заходят споры на политические темы, он избегает в них участвовать. Александр, как опытный коммерсант, не хочет портить отношений с клиентами. Но те, кто хорошо его знает, могут угадывать его мысли по движению рук. Если сидящий в кресле одних с ним взглядов, он задерживает в воздухе бритву, чтобы дать возможность своему клиенту высказаться, ответить то, что хотел бы от него услышать Александр. Если же нет, он делает вид, будто всецело поглощен работой и ничем больше не интересуется. Тогда он действует, как истый артист… Намыливает клиента до бровей, орудует вовсю бритвой, легонько похлопывает бреющегося по щекам, обтирает ему лицо, расчесывает волосы — словом, всячески обхаживает клиента, не давая возможности своему политическому противнику вставить в разговор хотя бы словечко.
Сложившиеся издавна привычки меняются с трудом в таком городке, как Палиссак. В начале войны мобилизация и различные оборонные мероприятия вынуждали Александра закрывать парикмахерскую раньше обычного. Однако мало-помалу наплыв эвакуированных из Эльзаса и частые наезды отпускников восстановили прежние порядки. Сборища по субботам, а затем и по средам возобновились сперва у парикмахера, а затем и в кафе. В 1940 году, в момент разгрома Франции и массового отступления войск, наступил новый перерыв, но ненадолго; после возвращения демобилизованных на родину и прибытия беженцев из Парижа традиционные сборища снова возобновились. В ноябре 1942 года была оккупирована вся Франция, но это не так уж сильно сказалось на Палиссаке и не смогло нарушить местных привычек. Только высадка союзников в июне 1944 года, события в Мюссидане и приход немцев в Палиссак положили конец вечерам у Александра. Этот последний перерыв был самым длительным. Зато теперь, после освобождения Дордони, ничто не могло помешать восстановлению прежних традиций. Словно ничего и не изменилось… А между тем сколько событий произошло за последнее время! В течение каких-нибудь двух дней сообщения следовали одно за другим, нарастали словно бурный морской прилив: капитулировала Румыния, затем Болгария, Финляндия… Более того, Румыния объявила войну Германии… И затем в самой Франции произошло чрезвычайно важное событие: генерал Леклерк и полковник Роль-Танги (кстати сказать, полковник Ф.Ф.И.!) приняли капитуляцию сдавшегося в плен немецкого гарнизона в Париже. Ликование в Палиссаке было почти так же велико, как недавно — в связи с событиями в Бержераке.
Части Ф.Ф.И. прошли церемониальным маршем по улицам Бержерака среди ликующих народных масс; впереди вели колонну пленных гитлеровцев, затем несли спущенные знамена побежденного врага. За два дня до этого немцы, находившиеся под угрозой полного окружения, вынуждены были покинуть город. Партизаны преследовали их по всем дорогам до самого Бордо, уничтожая по пути последние очаги сопротивления… Однако для жителей Палиссака все эти факты бледнели перед большим событием в жизни городка: вчера все его население собралось на торжественный митинг на площади… Кого тут только не было! И молодые, и старики, женщины и дети, мэр и жандармы, учитель и кюре. Никогда еще на памяти палиссакских граждан не было ничего подобного…
Митинг был организован местным комитетом освобождения, созданным месяца два назад из представителей всех республиканских направлений. Председателем комитета был избран Бертон, член социалистической партии; кроме Бертона, в него вошли: доктор Серве — от Национального фронта; Тайфер, известный своими радикал-социалистскими взглядами; владелец галошной мастерской господин Брив, именовавший себя сторонником новой партии, которая объединила всех католиков — участников движения Сопротивления… В последний момент в состав комитета был введен еще Поль Пейроль — от Ф.Ф.И. Не хватало только коммуниста. И не потому, что кто-то возражал против участия коммунистов — таких возражений не было, — а по самой простой причине: некем было заменить Бастида, который был единственным в Палиссаке общественным деятелем, известным своими коммунистическими взглядами. Правда, был еще один коммунист — молодой Матье, рабочий из мастерской Брива, но он входил в комитет как представитель профсоюзов. Следовательно, приходилось ждать, пока коммунисты и их сторонники выделят своего представителя.