Итак, Чехословакию оставили все. Теперь в этом у Бенеша не было никаких сомнений. Внезапно его охватила какая-то усталость, в голове начала свербить одна-единственная мысль, что теперь любые действия будут пустой тратой сил. В голове президента вдруг всплыло лицо и голос полковника Моравца при последней их встрече. Тогда полковник, больше похожий на преподавателя математики, чем на военного, сказал: «Если Германия нападет на нас, то ни Англия, ни Франция не пошевелят и пальцем, Россия — темная лошадка, но скорее всего на нее рассчитывать не стоит. У нас есть единственная надежда: в самой Германии нет согласия в этом вопросе. Сейчас группа генералов пытается повлиять на Гитлера и изменить политику Германии. Это наша единственная надежда. Второй вариант — сражаться насмерть. Потери будут большие, но этим мы, скорее всего, пробьем айсберг безразличия».
Может быть, это действительно единственная надежда.
Гейдрих сидел в своем кабинете, откинувшись на спинку кресла, и обдумывал текущие дела. Через несколько минут к нему должен был явиться начальник гестапо Мюллер, которого он заблаговременно предупредил о предстоящем отчете о проделанной работе. С Чехословакией все шло пока так, как и задумывалось. Неудавшийся взрыв на стадионе ничего не решал: он, возможно, всего лишь отсрочил развязку, но и только. С Судетами Гитлер объявил окончательный срок к 1 октября. Это сейчас казалось вполне реальным: вся Чехословакия бурлила, а центр этого кипения был в Судетах. Чехословакия имела довольно сильную армию и мощные оборонительные сооружения в Судетах, которые называли чешской линией Мажино, но, имея на своей территории три миллиона человек, симпатизирующих неприятелю, воевать, по мнению Гейдриха, было бессмысленно. Другое дело Англия и Франция, но как дипломатические, так и агентурные источники уверенно сообщали, что ни та, ни другая ввязываться в защиту Чехословакии не будет. Россия, занятая непонятной кровавой войной с каким-то своим внутренним врагом, тоже вряд ли будет что-либо предпринимать. Судеты уже сейчас готовы встретить фюрера с не меньшим восторгом, чем Австрия.
Размышления Гейдриха прервал явившийся для отчета Мюллер. Он, как всегда грубовато, отрапортовал о своем прибытии, сел на предложенный ему стул и начал на коленях перебирать принесенные с собой папки.
— Ну что ж, Генрих, — сказал Гейдрих, — расскажите мне для начала, как у вас продвигаются дела с парижским евреем.
— Мы подобрали вполне подходящую кандидатуру для этой роли и сейчас разрабатываем ее. На случай неудачи у нас есть несколько запасных вариантов. Основной претендент — это некий Гершель Гриншпан. Его родители выселены обратно в Польшу. Тем, кто руководил выселением, был отдан приказ не церемониться и не стесняться в выражениях. Отправили с той группой, которая, по нашим предположениям, должна была попасть в наиболее тяжелые условия. Затем наш человек заехал к ним и взял у них письмо для сына. На днях Гершель получит это письмо. После этого наши люди в Париже втянут мальчишку в авантюру, которая поставит его перед перспективой провести ближайшие лет десять во французской тюрьме. Ну а дальше он сделает все, что мы ему скажем. Мальчишка молодой — ему семнадцать лет, поэтому дурак и трудностей особых доставить не должен. Но на всякий случай параллельно этому по той же схеме разрабатываются еще два молодых человека. Думаю, через два месяца мы будем готовы провести акцию.
— Неплохо, — согласился Гейдрих, — А теперь меня интересует взрывник.
— На эту роль мы тоже уже подобрали кандидата, правда, пока только одного. Это Эльзер, столяр-краснодеревщик высокой квалификации. У него неплохая голова и золотые руки. Отлично разбирается в механике. Брат сидит за коммунистическую пропаганду, хотя сам объект довольно аполитичен. У всей семьи неустойчивая психика.
Мюллер выжидательно замолчал.
— Звучит неплохо, — согласился Гейдрих, — но каким образом вы собираетесь заставить его работать на нас?
— Здесь у меня есть особый план, — несколько замялся Мюллер, — но я не знаю, разрешите ли вы его применить.
— И в чем он заключается? — заинтересовался Гейдрих.
— Когда я еще работал в Мюнхенской полиции, там произошла серия странных махинаций. Несколько довольно обеспеченных граждан отдали довольно большие суммы совершенно посторонним людям. Сами граждане никаких претензий не высказывали — претензии заявляли их родственники. Сами же, если их так можно назвать, пострадавшие твердо настаивали на том, что были должны этим людям данные суммы. После недолгого расследования мы обнаружили, что все эти люди — одно лицо. Им оказался молодой человек, сын воздушной гимнастки и фокусника. Все свое детство и юность он провел в цирковых шатрах, но циркачом не стал. Посадить мы его тогда так и не сумели, но я понял, что он обладает способностями гипнотизера и знает, как их использовать, чтобы это было незаметно для жертвы. Он просто внушал своим жертвам то, что хотел, и убедить их в обратном обычными способами не было никакой возможности. Уже работая в гестапо, я снова столкнулся с ним, но здесь мы уже его прочно прихватили на политической неблагонадежности. Сажать, правда, я его не стал, рассчитывая, что раз уж он находится на крючке, то его всегда можно будет использовать в своих целях. Вот его-то я и хочу подключить к этой операции. Но для этого мне нужно точно знать, что он должен сделать.
— Забавно, — задумчиво произнес Гейдрих.
Он сразу же прикинул те возможности, которые мог открыть перед ними этот человек. В гестапо было несколько гипнотизеров, которых использовали на допросах, но это были врачи, пользовавшиеся традиционными методами, и привлекать их к оперативной работе было бессмысленно. В данном случае он сталкивался с более широкими возможностями этого феномена.
— Я подумаю об этом, — пообещал Гейдрих. — По своей сути идея блестящая, но надо подумать, не возникнут ли в данной ситуации какие-нибудь побочные эффекты.
— Что вы под этим подразумеваете? — поинтересовался Мюллер.
— Пока и сам не знаю, — признался Гейдрих, — просто все это очень неожиданно, и я должен подумать.
Про себя же Гейдрих подумал: «Идея сама по себе просто великолепна, но тогда в план бутафорского покушения надо посвятить еще двух человек. А это опасно!»
— С вами разговаривал штурмбанфюрер Шелленберг о чешском агенте? — перевел Гейдрих разговор на другую тему.
— Да. Я уже подключил к этому вопросу несколько своих опытных оперативных работников. И в связи с этим у меня просьба сообщать мне о всех подозрительных случаях утечки информации.
— В этом можете не сомневаться, — вполне искренне рассмеялся Гейдрих, — Я не только буду вам о них сообщать, я еще и буду у вас спрашивать, почему они до сих пор происходят.
Весь вечер Гейдрих провел за роялем. Из-под его пальцев одна за одной лились техничные и мелодичные сонаты Гайдна. Он обдумывал то, что услышал сегодня от Мюллера. Идея была так заманчива, но риск был тоже велик. И вообще, этот гипнотизер не человек, а клад. Но, чтобы воспользоваться этим кладом, надо быть в нем абсолютно уверенным. Его преданность должна быть безгранична, и крючок здесь не подходит.