— Нет, — резко сказал Симон.
— Да, — закричали двадцать человек. Услужливый парень убежал.
— В чем дело? — спросил Кефа.
— Тебе придется повторить это еще раз, — сказал Симон.
Ждать пришлось долго. Симон устал. Он был голоден. Видимо, так же, как и Кефа. Тот снова отослал Марка с поручением, и вскоре мальчик принес что-то завернутое в лепешку. Это оказалась маринованная рыба.
Наконец появилась небольшая процессия: родственники умершего, носильщики и гроб. Люди почтительно расступались, и вот гроб опустили на землю напротив фонтана. Симон увидел человека средних лет, с умным, не тронутым болезнью лицом. Возможно, совестливый государственный чиновник, побывавший на вечеринке Нерона и умерший от разрыва сердца. В том, что он мертв, сомнений не было.
— Ну? — сказал Кефа Симону.
— Он твой, — сказал Симон.
Кефа подошел к гробу. Через Марка он спросил имя умершего человека и велел всем отодвинуться. Он долго молился. Потом, взяв руку человека в свою, он громко назвал сказанное ему имя.
Ничего не произошло.
Кефа попытался снова. Наблюдая за ним, Симон понял, что ничего не выйдет. Того, что было в голосе раньше, на этот раз не чувствовалось.
Под хмурыми взглядами зрителей Кефа предпринял три попытки. Ничего не получалось.
Он вернулся на место и сел, явно расстроенный.
— Ничего, — успокоил его Симон. — Вполне понятно. Ты истощил свою силу.
— Он не мой, — сказал Кефа с тупым упрямством.
— Ну и хорошо.
— Попробуй ты, — сказал Кефа.
— Я ведь говорил тебе, — ответил Симон. — Я не умею поднимать из мертвых.
— Все равно попробуй.
— С какой стати?
— Потому что это состязание.
Симон пожал плечами, встал и подошел к гробу. Он не будет пытаться сделать то, чего не может. В обычной ситуации он вообще не стал бы ничего делать. Но Кефа настаивал на состязании. Хорошо, он получит состязание.
Симон сосредоточил свою волю на мраморном лице умершего. Он вбирал в себя энергию всех стоящих вокруг и концентрировал ее, пока стоящие у гроба с изумлением не заметили, как у мертвеца дрогнули губы и он улыбнулся, а потом повернул голову.
Недоверчивый шепот вскоре перерос в радостные крики. «Симон! Симон! Симон!» — ревела толпа. Кефа изумленно вскочил на ноги.
Симон сделал жест рукой и пошел прочь. Мраморная голова лежала неподвижно.
Сбитая с толку толпа затихла. Потом послышался ропот. Он становился громче.
— Это была иллюзия! — вскричал Кефа, вне себя от ярости.
— Конечно, иллюзия, — раздраженно ответил Симон. — А тот дурацкий лосось разве не иллюзия?
Спор зашел в тупик. Внезапно толпа затихла, как, говорят, затихает пение птиц перед землетрясением. Симон встал на край фонтана, чтобы посмотреть, что случилось.
В углу Форума стоял крытый паланкин.
Раб в имперской ливрее пробирался сквозь поспешно расступающуюся толпу. Он остановился напротив Симона.
— Цезарь шлет приветы своему почетному гостю, — объявил он.
— Верный подданный цезаря возвращает приветы цезаря с молитвой за здоровье цезаря.
— Цезарь сожалеет, — продолжал раб монотонным голосом, — что дела государственной важности не позволили ему присутствовать на магическом поединке, состоявшемся здесь сегодня. Поэтому он велит Симону Волхву и его сопернику прибыть в императорский дворец завтра в полдень, чтобы продемонстрировать свое искусство, а император определит победителя.
— В чем дело? — спросил Кефа.
Время тянулось медленно. Весь день Симон провел в постели, наблюдая за игрой света и тени на потолке.
Наконец пришел вечер. Вечер сменила ночь.
Симон встал, надел плащ и пошел к дому, где остановился Кефа.
Кефа сам открыл дверь.
— А, — сказал он, — ты пришел. Я так и думал. Входи, выпьем вина.
— Я уже приходил к тебе однажды, — сказал Симон, проходя вслед за Кефой в просто обставленную комнату, — с подарком, а ты прогнал меня, наслав проклятие.
— Это был не подарок, а взятка, — сказал Кефа. — За проклятие прости, у меня вспыльчивый характер.
— Надеюсь, ты не проклянешь меня на этот раз, потому что теперь я предлагаю обмен подарками.
— Я знаю, — сказал Кефа, разливая вино. — Ты пришел, чтобы признать поражение. Взамен ты хочешь, чтобы мы договорились насчет завтрашнего состязания.
Симон отхлебнул вина. Оно оказалось неожиданно хорошим.
— Ты ошибаешься, — сказал он.
Кефа резко выпрямился и расплескал вино на коврик.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал Симон. — Прежде всего, мы никогда ни о чем не договоримся. Антагонизм между нами непримирим, он будет проявляться всегда и во всем. Завтра он проявится перед императором, и мы ничего не можем с этим поделать. Во-вторых, хотя я признаю поражение, я потерпел его не от тебя.
Кефа задумчиво сел напротив.
— Зачем ты тогда пришел? — спросил он.
— Поговорить, — сказал Симон. — Мне нужно поговорить. Это твой подарок мне. И ты должен выслушать то, о чем я хочу тебе сказать. Это мой подарок тебе.
Кефа изучал вино в своем кубке.
— Я не считаю себя гордецом, — сказал он, — но сомневаюсь, что ты можешь сказать мне что-то такое, что я должен выслушать.
— Я знаю, — сказал Симон. — Именно поэтому ты должен это выслушать.
Кефа промолчал.
— Мы оба были не правы, — сказал Симон. — Мы совершили одну и ту же ошибку, хотя мы совершенно разные люди и выбрали разные дороги. Дорога, которую выбрал я, показала мне, что я был не прав: такова ее природа. Но дорога, которую выбрал ты, никогда не покажет тебе, что ты не прав: такова ее природа. Поэтому на мою долю выпало сказать тебе об этом.
— Как великодушно, — сказал Кефа.
— Конечно, это не поможет, — продолжал Симон. — Это тоже в природе вещей.
— Может, — предложил Кефа, — скажешь, о чем идет речь.
— Это не так просто. Можно начать с разных мест. Можно начать с чего угодно. Вернее, с любых двух вещей. Например, с нас двоих, сидящих в этой комнате. Всегда есть пара.
— Я знаю, ты веришь, что существует два Бога, — сказал Кефа с некоторым раздражением. — Ты это хотел мне сказать?
— Если угодно. Но я также имею в виду день и ночь, мужчину и женщину, сладкое и кислое, правильное и неправильное.