На Терском перевале
Погода стояла тихая и ясная. Открыв дверцу автомобиля, спрыгнул в рыхлый снег. Вдохнул полной грудью: легкие наполнились пьянящим воздухом. Хорошо! И кому нужна эта война? Здесь бы отдыхать, наслаждаться красотой.
Отдаленный гул канонады вмиг вернул к реальной жизни. На бронетранспортере добрались до сводного отряда, основу которого составляла 131-я отдельная мотострелковая бригада.
От увиденного обомлел. Поблизости несколько бойцов в стареньких бушлатах бродили по сугробам, ища что-то в кустарнике.
— Что вы тут делаете?—недоуменно спрашиваю одного из них.
Тот, будто спросонья, таращит на меня глаза:
— Валежник собираем.
— Зачем?
— Для костра.
Присматриваюсь к солдату — совсем еще мальчишка. Его видавший виды бушлатик в нескольких местах прожжен. На худой шее вместо шарфа — грязное полотенце.
— Тебя как зовут? — спрашиваю.
— Колей.
— Тезка значит. А фамилия?
— Попов.
— Откуда родом?
— Из Ростова.
— О, да ты еще и земляк.
— Товарищ подполковник, — умоляюще смотрит он на меня, — а сигареточки у вас не найдется?
— Не курю, землячок...
В ту минуту я искренне пожалел, что не курю. Хотелось хоть чем-то помочь парню. Позже, всякий раз уезжая на передовую, старался прихватывать с собой сигареты. Знал: ребята обязательно попросят закурить.
...По дороге на КП бригады пытаюсь привести в порядок первые впечатления от увиденного. «Ни фига себе, — думаю, — вот это войска. Да в таких условиях профессионалы застонут. А тут совсем еще мальчишки... »
Чеботарева и Величкина нашел у небольшого костра, где солдаты растапливали в котелках снег. «Фотики» делали свое дело — снимали на пленку будущих героев публикаций. Увы, кое-кто из этих ребят будет убит при штурме Грозного. Кто-то погибнет позже.
Подходит невысокий паренек. Застенчиво спрашивает:
— Вы из Ростова?
— Из Ростова, — весело отвечает Чеботарев. — А ты откуда?
— Я тоже.
— А как тебя зовут? — продолжает Чеботарев.
— Роман Маслюк.
Чеботарев сфотографировал его для «Вечерки» — пусть порадуются родители, увидев снимок сына на страницах городской газеты.
...А 6 января 1995 года рядовой Роман Маслюк был тяжело ранен в бою. Восемнадцать дней он умирал на глазах у матери Татьяны Владимировны. Вместе с Сашей Чеботаревым проводили его в последний путь. Он лежал в гробу — словно живой. Лицо, бескровное и строгое, будто говорило: вот мы и снова встретились. Да, на войне жизнь и смерть всегда рядом.
...У штаба бригады видим, как к нам во весь опор мчится какой-то странный субъект в джинсах, черной шапочке. Лицо закопченное, торчащая щетина отливает синевой. Сердце замерло: уж не боевик ли? Оружия у него, правда, не было. Зато на груди болтался фотоаппарат, похожий на адскую машинку.
Подбежав, он стал тискать Величкина в объятиях. Тот опешил:
— В чем дело?
— Серега, ты что, не узнал?
— О, господи, — наконец пришел в себя Величкин. — Володя, ты что ли?
— Фотокор «ИТАР-ТАСС» Володя Сварцевич, — представил он нам это чудо.
«Абхазский» батальон
Сварцевич рассказал, что «прибился» к 131-й майкопской бригаде еще в Моздоке, с ней и вошел в Чечню. Обстрелы были жуткие — за ночь приходилось по пять-шесть раз менять позиции...
В то время как Сварцевич весьма живо описывал происходившие события, я осмотрелся. Внизу, километрах в двух от нас, под перевалом лежит поселок с темно-зелеными заборами, шиферными крышами и дымами из труб. Поселок достаточно крупный: кроме частных домов, есть и пятиэтажки, административные строения, мечеть.
— Что это за поселок? — спрашиваю у Сварцевича.
— Первомайское, — ответил он, — пригород Грозного. Сейчас там находится так называемый «абхазский» батальон Шамиля Басаева. У них две установки «Град», которые кочуют с места на место: то займут позицию во дворе школы, то откроют огонь с территории больницы...
Неужели это тот самый Басаев?
Вспомнилась Гудаута, куда я попал по служебным делам в июле 1993 года. Готовя для газеты военное обозрение, я встретился тогда с десантниками, входившими в состав миротворческих сил. Они и рассказали мне, что абхазы воюют дерзко, с хитростью и выдумкой: создали пусть небольшой, но весьма маневренный флот, на быстроходных катерах поставили реактивные установки «Град». Почти каждую ночь эти катера сновали вдоль побережья в районе Сухуми и вели огонь по позициям грузинских войск.
Покинув десантников, я отправился в штаб абхазских ополченцев. Те, узнав, что о них будут писать в газете, с радостью стали рассказывать о своих боевых успехах, о том, как отвоевывают у грузин город за городом.
— В нашей освободительной войне, — говорили они, — нам здорово помогают братья-чеченцы, обязательно напишите о них, особенно о Шамиле Басаеве, их командире...
Штаб их формирования располагался в одноэтажном доме с высоким крыльцом, на которое нужно было подниматься, как в гору, по крутым ступеням. Вокруг дома росли ветвистые каштаны, поэтому в просторной комнате, где находился командир, стоял полумрак и было прохладно.
Первое, что бросилось в глаза, когда вошел, — развернутое на стене зеленое знамя Чеченской Республики Ичкерия, в центре которого грациозно восседал одинокий волк на фоне желтой луны. Под знаменем, за широким массивным столом, сидел бородатый чеченец в выцветшей камуфляжной шляпе. Он глянул на меня и тотчас отвел взгляд в сторону. Я подошел к нему, представился.
— Басаев, — коротко сказал он. — Присаживайся.
Общались мы недолго. Басаев был молчалив. На вопросы отвечал односложно. Слова из него, как говорится, приходилось клещами вытягивать. И все же кое-какую информацию раздобыть удалось. Накануне его подчиненные провели операцию, четкую и молниеносную, по захвату Сухумской ГЭС. Именно там «абхазская» рота спецназа взяла в плен около 30 грузинских военнослужащих во главе с генерал-майором Зурабом Мамулашвили.
За время беседы Басаев лишь однажды посмотрел мне в глаза. Взгляд его был холодным, пронизывающим, как взгляд волка, готовящегося к прыжку на свою жертву. Я кожей почувствовал, что передо мной сидит жестокий, фанатичный человек, который ради поставленной цели пойдет на все.
Неопубликованный репортаж
Пока я вспоминал ту давнюю встречу с Шамилем Басаевым, словоохотливый Сварцевич рассказывал коллегам о своей «забойной» работе на передовой.
Перебив его, спрашиваю:
— Где комбриг?
Сварцевич повел нас в один из кунгов, который был заставлен двухъярусными кроватями. Внутри дыма — хоть топор вешай. Находившиеся там офицеры что-то возбужденно обсуждали. При виде посторонних они смолкли. С дальней кровати, поставленной поперек кунга, поднялся широкоплечий, с улыбчивыми глазами офицер.