«Большой Лев» очень разочаровался в своем еще недавно «хорошем старом воине». Это и другие сообщения из Керневаля были выдержаны в весьма энергичных выражениях, однако моя совесть была чиста. [16]
Тем не менее тон адмирала заставил меня подумать о военном трибунале, который вполне мог меня ждать по возвращении. Я был очень рад, что у меня есть судовые документы, доказывающие правильность моего поведения, которые я мог предъявить в свою защиту.
Когда поток тревожных и гневных сообщений уменьшился, а потом и вовсе иссяк, кому-то из моряков пришла в голову светлая идея открыть одну из двух оставшихся бутылок бренди. Я не мог не видеть, что война, которая так долго велась по радио, пагубно сказалась на настроении подводников. Люди выглядели усталыми и подавленными. Поэтому я принял решение открыть обе. Две бутылки крепкого напитка были распределены среди сорока четырех человек и сыграли на удивление весомую роль в деле уничтожения хандры. К счастью, бренди в тропиках не испортилось.
«Смеющаяся корова» неторопливо вернулась к оживленным судоходным маршрутам. Что-то должно было произойти. И в действительности, очень скоро была замечена добыча. Ауэрманн принял нечто плавающее в воде за груз, смытый с палубы какого-то судна, Баде подумал, что это обломки кораблекрушения, а один из вахтенных настаивал, что видит покачивающийся на воде ящик.
Я тоже не мог сказать, что это такое, но благоразумно держал рот на замке и лишь отдал приказ, чтобы моряки не сосредоточивали свое внимание только на неизвестном предмете, а в то же время не забывали смотреть по сторонам, где в любой момент могли появиться самолеты, клубы дыма и вражеские перископы.
Но в поле видимости не было абсолютно ничего, кроме неба и воды… Поэтому, имея достаточно времени, мы решили взглянуть на непонятный плывущий объект поближе. Как выяснилось, это был огромный тюк хлопка. Быть может, где-то далеко вражеское судно закончило свое последнее плавание в глубинах океана, и только один этот тюк всплыл на поверхность. Возможно, хлопок плавал в океане несколько недель кряду. Это была довольно приятная добыча. Почему экипаж подводной лодки, который часто был вынужден топить ценное сырье вместе с вражескими судами, не может однажды привезти его домой? Хлопок уже давно довольно редко встречался в Германии. Все, что оставалось, это подойти ближе к тюку и поднять его на борт. Оказалось, что сделать это вовсе не так просто, как хотелось бы. Усилия двадцати пар рук оставались напрасными. Тюк был слишком большим и тяжелым.
Мне все это надоело, и я неожиданно отдал приказ разойтись по боевым постам. Люди, удивленно взглянув на меня, бросились к люку и вниз.
— Что такое? — спросил один из них.
— Понятия не имею, — ответил его сосед. — Учения, как мне кажется.
Я с удовлетворением отметил, что люди действовали достаточно быстро. Опустив «U-69» на несколько морских саженей, мы снова поднялись на перископную глубину. Затем я несколько изменил курс.
— А как же с нашим хлопком? — разочарованно спросил один из подводников.
Я отдал приказ подниматься на поверхность. Когда люди вышли на мостик, началось всеобщее ликование. Мы выполнили чудесный маневр, благодаря которому я привел лодку прямо под тюк, и теперь хлопок мирно лежал на палубе.
Проблему хранения этого морского подарка пришлось решать Джимми номер один. Не было шанса убрать этот тюк целиком. Его нужно было разорвать на куски. Мокрая упаковка была выброшена в море, а сухой хлопок запихнули в один из гальюнов. Вскоре в помещениях не осталось ни одной свободной щелочки, а половина кипы хлопка все еще оставалась на палубе. Тогда Роудер, изрядно поломав голову, освободил еще немного места, а остатки хлопка запихнули под койки. Когда были спрятаны последние кусочки этого сокровища, из каждой трещинки и каждого укромного уголка стали выглядывать снежно-белые обрывки.
— И что мы будем со всем этим делать? — поинтересовался Ауэрманн.
Я обвел взглядом своих офицеров и рулевого:
— Какие у вас есть предложения, господа?
— Отдать это зимнему фонду помощи за их рождественский концерт по заявкам.
— И что они нам за это сыграют?
— «Der Onkel Eduard aus Bentschen».
Ауэрманн яростно запротестовал:
— Тогда я предложу им сто марок, чтобы они это не играли.
Он поднялся на мостик и почти тут же позвал меня.
— Ты еще один тюк хлопка увидел?
— Нет. Дым на горизонте.
Тут же в действие пошли бинокли. Две мачты едва можно было рассмотреть сквозь дым. Прямо на нас явно шел корабль.
— Кажется, судно где-то на три-четыре тысячи тонн, — чуть позже сообщил Баде.
— Но оно не похоже на британское.
— Ох, только скажи, что оно нейтральное, и я прыгну в океан.
Судно приближалось, сохраняя свой курс. Вскоре нам придется погружаться.
— Все по местам. Погружение!
Через перископ видно было гораздо хуже.
— Скрестите пальцы, Баде, — сказал я и приник к окулярам перископа. Но на этот раз примета не сработала. Я смог легко разглядеть испанский флаг, нарисованный на корпусе, и затем прочел название судна — «Монте Тейде», Бильбао, Испания.
Судну было позволено следовать своим путем.
26 июня штурман Маринфелд вызвал меня на мостик:
— Герр капитан, я не хочу показаться паникером, но при всем моем желании не могу точно сказать, это дым виднеется там за кормой или нет.
Нам пришлось долго смотреть в заданном направлении, прежде чем мы смогли что-то понять. Маленькая тонкая струйка дыма виднелась над горизонтом. Было ли это всего лишь необычное по форме облако или это действительно дым поднимался из трубы?
— Это судно, герр капитан, — сообщил один из вахтенных.
Мы развернулись на несколько градусов левее и направились в сторону дыма. У нас было настолько мало топлива, что мы не могли преследовать судно. Мы очень надеялись, что враг сам приблизится. Только бы это снова не оказался испанский корабль!
— Кажется, он уходит от нас, — после короткой паузы проговорил Ауэрманн.
Наступила мертвая тишина. При нашей медленной скорости расстояние между нами, казалось, не менялось. Наш гидрофон засекал судно через определенные промежутки времени. Вечером стало ясно, что лодка теперь находится в гораздо более выгодной позиции. Теперь не приходилось сомневаться, что куда более быстроходное судно идет зигзагом. Значит, оно, несомненно, принадлежит одной из воюющих стран.