Гейдрих сидел, смотрел на фельдмаршала и раздумывал: «Ну и хитрая же ты, бестия, при такой постановке вопроса, несмотря на то, что мы с тобой в равной степени отвечаем за это дело, при провале ты подставишь меня, как проигравшего. А если дело завершится успехом, почивать на лаврах будешь ты».
— В общем, прими к сведению, — продолжал разглагольствовать Геринг, — Найди в своем еврейском отделе какого-нибудь бездельника, и пусть он составит и согласует список участников конференции, подберет помещение, короче, сделает все необходимое. Тебе останется только проконтролировать. Фюрер в любой момент может спросить с нас работу, а мы в этом вопросе толчемся на одном и том же месте.
— Если мы устроим очередную говорильню, работа с места не сдвинется, — поморщился Гейдрих.
— Ну, как же не сдвинется, — возмутился Геринг, осушая свою рюмку коньяка. — Мы можем найти оправдание, сказав, что созвали конференцию, ищем решение. Работа идет. Это ты зря. Вполне возможно, что на этой конференции мы и в самом деле найдем такое решение, которое устроит всех.
Гейдрих подумал о том, что приказ у Геринга, наверняка, уже готов. Отказаться от его выполнения он не может: придется так же, как Герингу, искать и для себя козла отпущения. Время, конечно очень неудачное, но он переживал и более трудные времена.
Вацлав Моравек пришел на конспиративную квартиру, где его уже ожидал Балабан, в приподнятом настроении. Он сбросил куртку, прошелся несколько раз взад-вперед по комнате, закурил и, выпустив густую струю дыма, обратился к товарищу:
— Ну, и что ты скажешь?
— Насчет чего? — поинтересовался Балабан.
— В Брно взорвали помещение управления гестапо! Вот это работа! А мы, сидя здесь, извини меня, способны только на мелкие пакости.
— Да, после начала войны с Советским Союзом коммунистическое подполье оживилось, — кивнул Балабан. — Ты же знаешь, оно очень большое. И организованное. Их снабжают советниками, оружием и всем прочим. А мы с тобой живем на старых запасах, которые, кстати говоря, скоро подойдут к концу. Нам до их размаха далеко.
— Вот и я говорю то же самое, — Моравек встал напротив товарища. — Надо поставить вопрос ребром: или Лондон срочно присылает нам людей и оружие, или мы считаем себя ничем ему не обязанными.
— Сколько раз мы поднимали этот вопрос? — вздохнул Балабан. — Угрожали, просили, ставили условия. Они уже, наверное, привыкли к твоим ультиматумам.
— Нет, на этот раз надо им дать понять, что дальше мы ждать не будем. У нас на руках есть козырная карта: Франтишек. Этого агента они ценят на вес золота, но если мы с ними порвем, то мы не только нарушим их связь с ним, мы сможем перетащить его к себе. Насколько я понял, этот Франтишек работает исключительно за деньги. Деньги найдут и коммунисты.
— Это получится не совсем честно, — покачал головой Балабан.
— А нынешнее их отношение к нам ты называешь честным? — возмутился Моравек, — Мы с тобой каждый раз просто ломаем голову, где достать необходимое для очередной акции снаряжение. Воруем, покупаем, делаем сами. Отсюда и результат.
Он снова заходил по комнате, потом подошел к окну.
— Ты посмотри, с кем мы работаем, — продолжил он. — Учителя, клерки, торговцы. Да они и пистолет-то берут двумя пальцами, боясь, что он вдруг выстрелит. Я не говорю, что вокруг нас должны быть только военные. Но у нас должна быть группа, которая взяла бы на себя задачу подготовки остальных бойцов. Даже мы с тобой после более двух лет подполья еще не доросли до такого уровня. Мы — самоучки, а нам нужны профессионалы. И если Лондон говорит о том, что борется с нацистами, то пусть это, в конце концов, и продемонстрирует.
— Ну что ж, пошли очередной ультиматум, а я посмотрю на результат, — спокойно пожал плечами Балабан.
Вацлав сел за стол и придвинул к себе небольшой листок бумаги, достал из кармана пиджака карандаш и задумался.
— Надо составить краткую, но ясную радиограмму, — сказал он. — Такую, чтобы они поняли, что нашему терпенью пришел конец. Я тут разговаривал с летчиками: все эти отговорки насчет дальности полетов просто ерунда. Пришло время ставить точки над «i».
Несколько дней спустя они получили радиограмму, в которой лондонское руководство заверяло их, что до весны на территорию Чехословакии будет заброшено около тридцати парашютистов.
Дверь кабинета Гейдриха распахнулась, и на пороге возник раскрасневшийся Геринг, в руках у него была какая-то бумага.
— Так ты все-таки своего добился, — проревел он, размахивая в воздухе бумагой, — Мне казалось, что мы с тобой обо всем договорились, а ты все же решил действовать за моей спиной.
— О чем ты говоришь? — невозмутимо поинтересовался Гейдрих.
— Вот об этом, — Геринг положил бумагу на стол, прихлопнув ее рукой.
Гейдрих вытащил у него из-под руки бумагу и взглянул на нее. Это был только что подписанный Гитлером приказ о переселении евреев с территории Рейха и Протектората в Польшу и Белоруссию.
— Я не понимаю, что ты так горячишься, — заметил Гейдрих. — Такой вариант мы с тобой уже обсуждали. Подготовка конференции об окончательном решении уже началась. Если их пока сосредоточат в одном месте, то хуже от этого не будет.
— Да, мы с тобой говорили об этом варианте, — согласился Геринг, — но я его отклонил. А ты, несмотря на это, пошел к фюреру и убедил его принять такое решение. И вот теперь получается, что ты вовсю занимаешься этим вопросом, а я сижу в стороне.
— Никто про это не говорит, — запротестовал Гейдрих. — Фюрер одобрил идею созыва конференции и знает, что ты обязательно на ней выступишь. Он прекрасно понимает, что ты занят глобальным решением вопроса. И разреши мне тебя заверить, что к этому приказу я почти не имею отношения. Да, я как-то мимоходом намекал фюреру о таком варианте, но это был только намек. Честно говоря, этот приказ и для меня довольно неожиданный.
Гейдрих достал сигарету, закурил и продолжил:
— А, может быть, даже и нежелательный. Организовывать их перевозку придется моим людям. И отвечать за это буду я и мои люди. А ты будешь разве что только подгонять. К тому же, мне кажется, ты не понимаешь своевременности этого приказа. Послезавтра в СС под руководством Гиммлера будет проходить совещание о положении в Протекторате. Там складывается очень неприятная ситуация. И евреи играют в этом не последнюю роль. Когда мы вступили в Протекторат, это был сильный экономический регион. А теперь он с каждым днем катится под гору.
Геринг несколько поостыл, плюхнулся в стоящее у окна кресло и закурил.
— И все же ты поступил не по-товарищески, — с обидой в голосе сказал он, — Ты бы хоть предупредил меня об этом.
— Я тебе уже сказал, что это решение принято без моего участия, — начиная раздражаться, заявил Гейдрих. — И я тебе сказал, что для меня оно также является лишней головной болью.