На следующую ночь мы принялись таскать бревна из леса. Сначала для себя маленькое укрытие сделали, а потом, постепенно, соорудили и вот этот дзот — мины перестали быть для нас опасными. Теперь нам опасен только тяжелый снаряд.
Почти неделю мы не могли связаться со своими. Голод нас уже замучил, а немцы все не давали нам покоя. Ну, думаю, эдак они, если не убьют нас, так голодом уморят, надо как-то пробираться к своим. Но что делать — бросить огневую точку и станковый пулемет? Мои воспротивились:
— Как можно бросать завоеванное! Забыл приказ Сталина «Ни шагу назад!»? Ты, — говорят, — иди сам да неси нам что съестное, а мы тут будем держаться.
Вот это, думаю, солдаты! Вот это люди!
— Ну хорошо, — говорю, — попробую сам пробраться, но если меня долго не будет, вы тогда снимайтесь и уходите отсюда, ведь от того, что вы помрете тут с голоду, пользы никому не будет. Кроме того, нам было сказано: в случае неудачи с атакой мы можем отступить в лес.
А они мне:
— Да что ты, младший лейтенант, запричитал о нас. Ты беги скорей да неси поесть, да патронов и гранат побольше, а что нам делать — сообразим и сами.
Вот такие у меня солдаты, товарищ майор, — не без гордости сказал Павлов. И продолжал: — Ползком, короткими перебежками добрался я в роту. Доложил командиру об обстановке, значении нашей огневой точки и нашем решении не бросать такую важную огневую позицию. Увидев и выслушав меня, командир роты так обрадовался, что вскочил, схватил меня и принялся трясти что есть силы. Хороший был командир. Умный. Да выбыл он по ранению. Я ему говорю:
— Да не трясите вы меня, все равно ничего не вытрясете, потому что я вот уже четвертые сутки ничего не ел. Лучше дайте мне что-нибудь съесть да ребятам понести, они столько суток не евши.
Он возмутился:
— Как же ты допустил до этого! Да какой же ты после этого командир?! — И давай меня костерить.
— Некогда было, — говорю. — Блиндаж себе строили. Все ночи были заняты, а днем к вам не пробраться.
— Как?! Вы уже и блиндаж построили?!
— Да, — говорю, — построили.
Он уставился в меня и будто онемел. Потом вдруг как закричит:
— Старшина! Выдай им продукты на неделю и два литра водки. И распорядись, чтобы тотчас же тянули линию связи, пусть идут вместе с младшим лейтенантом. А сейчас накорми его хорошим ужином. Идите.
Да, пошли мы в блиндаж к старшине. Он поставил передо мной котелок борща, мясо и кашу. Налил сто грамм водки. Выпил я, хорошо поел... а встать не могу! До того опьянел, ну никак не могу подняться с места. Старшина хохочет, а мне не до смеха, стало как-то дурно, и я свалился, уснул.
Только под утро вернулся к своим, с двумя связистами. Принесли ребятам горячую пищу, термос кипятку, продуктов на неделю, ящик патронов и десятка два ручных гранат. Установили телефон. Мои ребята обрадовались, обнимают, целуют нас. Вот с тех пор мы и ходим поочередно за продуктами, боеприпасами и дровами, — закончил младший лейтенант.
Буран, так сильно бушевавший ночью, прекратился еще рано утром. Умеренный ветер, стихая, продолжал еще дуть с северо-запада, но уже настолько ослабел, что не мог сорвать ни единой снежинки. Тучи поредели, и временами сквозь них по-мартовски ласково проглядывало поднявшееся солнце. Ночной мороз заметно ослабел, почти не чувствовался.
— Ну, пойдемте завтракать, товарищ майор, — пригласил Павлов, и мы полезли в дзот.
Было около двенадцати, солдаты отдохнули и приготовили чай, один из них стал одеваться, готовясь идти на дежурство, но командир взвода остановил его:
— Подождите, днем немцы не ходят в разведку, так что мы сейчас позавтракаем и товарищ майор сделает нам доклад.
С удивлением и восхищением я наблюдал за этим маленьким, но стойким и мужественным гарнизоном, за его трудной, но размеренной и по-фронтовому красивой жизнью. Трудно было понять, что тут преобладало, — сознательная воинская дисциплина или дух дружбы, товарищества? Одно было несомненно: душой этого маленького гарнизона был его командир — младший лейтенант Павлов. Душой умной, трудолюбивой, мужественной и бескорыстной.
После завтрака я рассказал вкратце о международном, внутреннем и военном положении нашей страны или, как говорят докладчики, «о текущем моменте». А развернувшаяся затем беседа затянулась, время приближалось к двадцати часам, и нужно было собираться в обратный путь, гостеприимные хозяева настаивали, чтобы я поужинал с ними, но пришлось деликатно отказаться, пояснив, что время моей командировки истекло и нужно торопиться — дело военное, нарушение дисциплины недопустимо.
Младший лейтенант вышел проводить меня.
— Ну, товарищ майор, вы бегать умеете? — обратился ко мне Павлов. — А то до леса у нас пешком не ходят.
— Да когда-то бегал, — отшутился я.
— Ну, тогда побежали, а в случае чего пулей падайте налево с дорожки, дорожка выше уровня снега.
Подтянув ремни и нахлобучив шапки, мы побежали к лесу.
Благополучно достигнув опушки леса, тяжело дыша, мы наконец перешли на шаг. В глубине леса мы тепло простились с лейтенантом, и, не заходя в роту, я направился в дивизию, а оттуда с попутной машиной вернулся в политотдел армии.
Мой доклад об «открытии» мною «дикой» огневой точки и ее мужественного гарнизона вызвал у генерала Емельяненко живой интерес, но и немалое возмущение. Имея привычку все проверять лично, он убедился, что действительно об этой огневой точке, кроме командира роты, никто ничего не знал ни в дивизии, ни в полку, ни даже в батальоне. По его требованию мужественная тройка была заменена другим составом и на полный месяц отправлена в армейский дом отдыха, а огневая точка была расширена, укреплена и связана с общей линией обороны.
Дрезина командующего
Со Сталинградской и Кавказской группировками немцев давно уже было покончено. Отступив за реку Миус западнее Таганрога и к небольшому городку Севск западнее Курска гитлеровцы готовились к летнему реваншу. Они готовились к нему усиленно, широко и всесторонне и, как подобает фашистам, шумно.
Мы тем временем спокойно читали в сводках Совинформбюро: «существенных изменений на фронтах не произошло» — и интенсивно готовились к достойной встрече наступления врага.
Поговаривали тогда, что на Центральном фронте и в глубине Курской дуги готовится критическая линия обороны, и, в случае прорыва, враг будет встречен здесь всеми видами оружия, в том числе и еще не применявшимися во Второй мировой войне, на которое жертва агрессии, безусловно, имела полное право.
Перебазированная и перестроенная на военный лад наша промышленность стала заметно и все более интенсивно насыщать фронт новыми видами военной техники, оружием и боеприпасами, танками и самолетами. Всюду и во всем чувствовалось, что мы растем и крепнем.
С наступлением лета 1943 года положение на фронтах все еще не менялось, по-прежнему лаконичны были сводки Совинформбюро с неизменным сообщением «ничего существенного не произошло», только изредка сообщалось, что где-то в районе Курска, над Орлом или Белгородом происходят крупные воздушные бои. Наши войска по-прежнему усиленно учились и лишь кое-где проводили разведку боем или локальные боевые операции с целью улучшения позиций на отдельных участках фронта. Вражеская авиация появлялась у нас редко и шла, как правило, на большой высоте. Мы ходили и ездили теперь вполне свободно и днем и ночью. К тому же между Киришами и Будогощью постоянно курсировал зенитный бронепоезд.