— Товарищ генерал, что с вами? Почему вы в таком виде? Что случилось?
Сбросив солдатскую шинель, генерал зло закричал:
— А я хочу вас спросить! Почему вы! в «таком виде»?! Почему вы! в таком беспечном состоянии?! Почему вы! опустились до такой преступной халатности?! Где ваша фронтовая бдительность?! Где охрана штаба?! Что у вас делает комиссар штаба?!
— Несколько дней назад, — успокоившись немного, продолжал генерал, — мой работник — в форме капитана! — обошел все отделы вашего штаба: разведроту, офицерскую кухню, склады и самого «бдительного» часового — комендантский взвод, а сегодня — в форме солдата! — я проделал тот же маршрут, и ни его, ни меня нигде и никто не только не задержал, но даже не спросил: кто я такой, почему расхаживаю по расположению штаба дивизии? Это что такое?! Как это называется на военном языке, я уже не говорю, на фронтовом?! Почему вы подвергаете свой штаб и самих себя смертельной опасности?! Кто вам дал на это право?!
Поняв наконец «шутку» генерала, комдив и его замполит стояли теперь навытяжку, опустив глаза.
— Соберите начальников отделов штаба дивизии, командиров частей и начальников штабов, — распорядился генерал. — А комиссара штаба дивизии немедленно ко мне.
В штабе поднялся настоящий переполох. Через непродолжительное время на всех выездах и въездах, на всех проходах и тропинках были выставлены часовые. Установлены пароль и пропуск. Пищеблок был закрыт для всех посторонних. У складов выставлена охрана.
Закончив поздно вечером совещание, генерал обратился к комиссару:
— Ну а вы, товарищ Гинсбург, побыстрее собирайтесь, поедемте со мной. Вам тут больше делать нечего. Порядок на командном пункте навели без вас. Побудете немного в резерве, пока подыщем вам подходящее место, где-нибудь в стрелковом батальоне.
Услышав такое намерение начальника политотдела армии, комиссар побледнел и не мог сдвинуться с места. Генерал с презрением рыкнул:
— Что вы сидите, раскапустившись?! Собирайтесь! Живо!
Еле оторвавшись от стула, Гинсбург медленно побрел к выходу. Вызвали машину и стали ожидать комиссара штаба. Наконец он появился. Два солдата в обеих руках с трудом тащили его громоздкие вещи; еще два больших чемодана, пыхтя и отдуваясь, тащил сам Гинсбург. Все вылезли из машины и стали укладывать вещи штаба. Но не тут-то было. Вещи никак не умещались в американском «виллисе». Правда, вещи можно было все же как-то втиснуть в кабину, но тогда негде было бы поместиться самому комиссару и капитану Федорову.
— Вот это хозяйство! — наблюдая за погрузкой вещей, тяжело вздохнул генерал и повернулся к комиссару: — Вот что, товарищ Гинсбург, возьмите подводу и приезжайте в политотдел армии завтра. Сейчас мы вас не поднимем, у вас слишком много вещей. — Приказал солдатам: — Вынимайте все обратно!
Когда все было выгружено, генерал, садясь в машину, крикнул:
— Капитан Федоров, садись! Поехали!
Как правило, после доклада политуправлению фронта о вскрытых недостатках по охране штаба в одной из дивизий следовала обычная в таких случаях директива о повторении данного опыта во всех других частях и соединениях фронта. Вместо этого к нам вдруг зачастили работники политуправления фронта.
Первым прибыл некий майор. Пошептавшись о чем-то наедине с Гинсбургом, он тут же уехал, не сказав никому ни слова. Вслед за ним прибыли два подполковника. Они также прежде всего посекретничали с Гинсбургом, но затем явились к начальнику политотдела армии и дипломатично, окольными путями, стали добиваться направления Гинсбурга в резерв политуправления фронта.
— Зачем же он вам нужен, такой «хороший», в резерве управления? — в упор спросил генерал у этих ходатаев.
Сделав кислую мину, подполковники тут же исчезли.
Вслед за подполковниками прибыл полковник. Он тоже с ходу бросился к Гинсбургу. Последний же, видя настойчивость и упорство генерала и боясь как бы действительно не угодить в стрелковый батальон, изрядно перетрусил и за несколько дней пребывания в резерве политотдела армии сильно похудел и вообще как-то опустился, хотя резервисты питались вместе с нами, в одной столовой и одними продуктами.
Переговорив о чем-то с Гинсбургом, полковник демонстративно похлопал его по плечу и ободряюще заявил:
— Выше голову, Мотя (имя Гинсбурга, как мы потом узнали, было Мотель), не оставим тебя в беде.
К начальнику политотдела армии полковник так и не обратился. Но на второй же день после его возвращения в политуправление фронта была получена грозная телеграмма, требующая немедленно откомандировать Гинсбурга в их распоряжение. Возможно, все это делалось без ведома начальника политуправления и самого члена Военного совета фронта, однако в это верилось с трудом.
Узкое совещание
Вскоре после этого события в нашу армию приехала комиссия ЦК ВКП(б) для проверки деятельности армейской партийной организации. После обследования частей, дивизий и отдельных аппаратов армии, в которых деятельное участие принимали и мы, работники политотдела армии, комиссия ЦК созвала широкое армейское совещание с участием представителей частей и соединений, на котором были обсуждены итоги проверки, сделаны выводы и даны практические предложения по устранению вскрытых ошибок и недостатков.
Вслед за этим широким совещанием было созвано совещание работников аппарата политотдела армии, после которого председатель комиссии объявил:
— Все участники совещания могут быть свободны, за исключением начальников отделов и работника, осуществляющего надзор за печатью.
Этим работником был я. Что бы это значило? Я был озадачен.
Когда дверь была закрыта, председатель комиссии, обращаясь к оставшимся в зале, сказал:
— Мы оставили вас, товарищи, чтобы ознакомить с материалами обследования редакции и типографии армейской газеты. Дела здесь обстоят неважно, и, что особенно плохо, нам так и не удалось до конца вскрыть ошибки и недостатки, которые процветают в этом коллективе из-за сознательной и, я бы сказал, продуманной запутанности и запущенности дел. Странным и нездоровым нам кажется и тот факт, что весь состав редакции, от редактора до курьера и конюха, оказался одной национальности, все — евреи.
— Чем это объяснить, товарищ майор? — обращаясь ко мне, спросил председатель комиссии.
Застигнутый врасплох, не имея ни малейшего представления об особенностях этой национальности, я бы сказал, довольно неопределенных для меня особенностях, я ответил вопросом на вопрос:
— А что если бы там оказались все только русские, украинцы или, допустим, белорусы?
Посмотрев на меня удивленным, но вместе с тем спокойным и выразительным взглядом, он так же сдержанно, но твердо и решительно произнес:
— Наивный вы человек, товарищ майор. Поскольку вы с виду уже немолодой человек, а следовательно, и немолодой работник, то кому-кому, а уж вам-то давно должен быть известен наш партийный и советский принцип подбора и расстановки кадров. Как же вы так легкомысленно относитесь к этому очень важному делу? Вы что, действительно считаете этот факт случайным? Или вы и сами подбирали свой аппарат по строго национальному принципу, а может — сватовства или кумовства, подхалимства? Ведь если по такому «принципу» будет подобран аппарат, то от такого «аппарата» — добра не жди. Не случайно, даже нам, людям с большим опытом инспекторской и ревизионной работы, не удалось до конца распутать все те безобразия, которые творятся в этом коллективе.