Редко встречаются такие люди, как капитан Алексеев. В нем как-то сочетались и Рахметов Чернышевского, и Базаров Тургенева. Это был человек волевой, смелый, мужественный и закаленный — как Рахметов; и отчаянный, безрассудно упорный, фаталист, холодно смотрящий на мир, — как Базаров. Молодой, стройный и красивый, капитан Алексеев выглядел геройски во всех отношениях. Его команды были лаконичные, ясные и хорошо понятные. Исполнялись они быстро, четко и аккуратно. Как Наполеон, стоял он на берегу реки, командуя разгрузкой и эшелонированием батальона. Его постоянно окружала группа солдат и офицеров, готовых выполнить любой его приказ.
К сожалению, нам мало что пришлось узнать о нем. Будучи студентом третьего или четвертого курса мединститута, он добровольно ушел на фронт в июне 41-го. Окончил после первого ранения краткосрочные курсы командиров, и ему сразу поручили командовать ротой, а затем и батальоном. Бесшабашно смелый, исключительно сообразительный, умный и талантливый командир, и одновременно яркий, обаятельный человек, теплый и чуткий с товарищами, за что пользовался беспредельным уважением и любовью всех окружающих. Ему трудно было возразить, еще труднее было с ним не считаться. За семь-восемь месяцев войны он успел получить три ранения, орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Красной Звезды и несколько медалей.
Получив такое солидное подкрепление, мы всю ночь расставляли силы, готовясь к новой схватке с врагом. А немцы тем временем готовились к новому решительному штурму.
Рано утром артиллерийские наблюдатели, не обнаруженные до сих пор немцами, сообщили, что против нас сосредоточено около полка пехоты, много ротных и батальонных минометов, что по лежневке подвозятся боеприпасы.
Александров сразу же высказал мысль, что хорошо бы дать по ним огнем «катюш». Доложили генералу Замировскому. Немцы находились от нас не далее двухсот метров, а местами и ближе, на что и указал генерал, предложив нам посерьезнее обсудить и подготовить этот вопрос. Генерал был прав. Фактически это означало вызвать огонь на себя, так как естественное рассеивание снарядов в полете достигает двухсот метров. Однако при таком скоплении вражеской пехоты идея огня из «катюш» была исключительно заманчивой. Посоветовались с капитаном Алексеевым, он без колебаний поддержал наш план. Мы передали точные координаты и свое согласие на огонь «катюш».
Огонь из реактивных минометов намечался на семь утра. К этому времени мы должны бесшумно, не потревожив противника, отвести свои подразделения метров на триста, чтобы после залпа быстро вернуть их на прежние позиции.
Подготовка к приему огня была проведена быстро, вовремя и аккуратно. Было сверено время по часам генерала. До залпа оставалось пятнадцать минут. Командир батальона приказал всем укрыться в дзоте и до конца залпа наружу не выходить.
Минут за десять до залпа я еще раз вышел из дзота, чтобы проверить и поторопить, если кто-то не укрылся, и увидел, как к дзоту идет капитан Алексеев, его сопровождали двое связных и лейтенант. Капитан был в форменной фуражке танкиста, при всех орденах, будто приготовился к параду. Он спокойно уселся на сухую кочку с южной стороны дзота и, закинув нога на ногу, стал рассматривать окрестности. У его ног улеглись на траве трое сопровождавших.
— Товарищ капитан, — обратился я к Алексееву, — зайдите пожалуйста в дзот. Через три минуты будет дан залп из «катюш», находится здесь небезопасно.
— А ну его к чертовой матери, этот ваш дзот. В нем комары доконают хуже «катюш», — не оборачиваясь и продолжая спокойно смотреть куда-то за Волхов, грубо отмахнулся капитан.
— Ну, если вы не хотите, то не подвергайте опасности своих подчиненных, прикажите им зайти в дзот, — сказал я.
— Ничего не случится, — не поворачивая головы, ответил капитан.
Время истекло, и я поспешил в дзот. Только успел переступить порог, как загрохотал и сотни разрывов. Одновременно раздался гулкий взрыв с южной стороны дзота, и мы услышали отчаянный крик людей. Повернувшись, я выскочил наружу.
Капитан Алексеев лежал опрокинутый вверх лицом, весь изрешеченный осколками. Остальные, все израненные, катались по траве, взывая о помощи. Подбежав к капитану, я подхватил его под руки, хотел приподнять и посадить на пригорок. Но он уже был не здесь, кровь фонтанировала из груди, живота, стекала по лицу, его открытые голубые глаза медленно тускнели, и, не шевельнувшись, он умер. Опустив его тело на траву, я встал и обнажил голову. Вот она, фронтовая смерть. Иногда нелепая, неожиданная и страшная. Иногда совсем не фатальная, не роковая.
Зина быстро перевязывала раненых товарищей капитана, а я стоял и рассматривал место разрыва снаряда. Никакой воронки, как от разрыва обычного снаряда, не было, только слегка взрыхленная и поцарапанная в разные стороны от центра земля, что говорило о большой поражаемости снарядов «катюши».
В расположении немцев после залпа поднялся жуткий крик, снаряды попали в самую гущу скопления, утренняя тишина позволяла нам ясно слышать этот страшный вопль, а лесное эхо усиливало и разносило его окрест.
Через несколько минут мы услышали, как заработали наши пулеметы и автоматы, возвещая, что наши роты благополучно вернулись на свои места и уже поддают жару перепуганным фрицам. Спустя некоторое время немцы стали слабо защищаться, отвечая пулеметным и автоматным огнем, но осталось их, видно, совсем мало.
Александров все это время не выпускал трубки из рук. Потом бросил ее и со злостью сказал:
— Я ни черта отсюда не вижу! Связной! Пошли на передовую! — И Аверьянову: — А ты, лейтенант, смотри! Чтобы связь работала бесперебойно! — Забрал связных и убежал на передовую.
Часа через два к берегу подошел небольшой баркас. Четыре крепких солдата приплыли за телом капитана Алексеева. Они соорудили из винтовок носилки и бережно унесли на них погибшего командира.
К вечеру немцы были полностью выбиты с наших позиций. Продвинувшись на километр-полтора вперед по берегу, мы вышли из леса и закрепились. Отсюда хорошо обозревалась и обстреливалась вся поляна, по которой наступали немцы.
Всю ночь и следующий день немцы уже не проявляли интереса к берегу Волхова — всю эту ночь они вывозили с поля боя своих убитых и раненых. И мы им не препятствовали, так как это было и в наших интересах. Поняв это, немцы прихватили даже немного и утра. Трупы солдат и сержантов немцы складывали в фургоны, как дрова, а за трупами офицеров приезжали с гробами. Тридцать три гроба увезли немцы с поля боя. Это только после одного залпа дивизиона «катюш». Сколько вывезено с поля боя трупов солдат и сержантов, определить было невозможно. Недаром «катюши» наводили панический ужас. Опасность «катюш», как оказалось, еще и в том, что слышать можно только сам залп, полет и падение снарядов услышать абсолютно невозможно. Они падают совершенно бесшумно, как снег на голову, а это лишает жертву возможности укрыться или вовремя уклониться от снарядов.
Начштаба оперативного отдела дивизии подполковник Горшунов
Понеся большие потери и убедившись, что пробиться к берегу не удастся, немцы изменили тактику. Используя прорыв нашей обороны в районе 1-й роты, они решили по-тихому вклиниться поглубже в наше расположение — попытать счастья на этом пути. Но тут перед ними оказался стоящий сплошной и густой, как полынь, заболоченный березняк, а комары осаждали всякое живое существо миллиардами. Это вынудило немцев изобрести для своих солдат и офицеров новую и довольно-таки бутафорную экипировку. Они обули всех в болотные сапоги, а поверх касок надели зеленую вуаль, которая, по мнению немецкого командования, должна была надежно защитить солдат от комаров.