Рауль принялся мерить шагами комнату, которая находилась на третьем этаже викторианского товарного склада в районе доков. Ночь за ночью этот район жестоко утюжили бомбы люфтваффе, но Рауль, казалось, почти не замечал этого и еще меньше тревожился.
— То есть? — спросил Рено.
Рауль фыркнул.
— В нашем мире сострадание необходимо, но даже у сострадания есть пределы. Один нищий пробуждает в людях сочувствие; дюжина вызовет лишь отвращение и презрение. Сейчас в Европе нищих больше чем достаточно — каждая побежденная и захваченная немцами страна. Как знать, может быть, вскоре их ряды пополнят Советский Союз и даже Англия. — Судя по тону, Рауль, похоже, не считал, что Англия под сапогом фашистов — такая уж трагедия. — Но в Европе может быть только одно Сопротивление. Только одно движение, к которому прикованы глаза и которому внимают уши всех свободных людей. Движение, которому закономерно адресовано сочувствие всего мира. И это движение должно быть и будет французским. Vive la Résistance! [53]
— Vive la Résistance! — отозвался Рено.
Рауль прервал речь, чтобы отпить из стаканчика с бордо.
— А значит, нам необходимо узнать, что замышляют чехи. Возможно, то, что они планируют, нас не коснется ни в малейшей степени. С другой стороны, их планы могут серьезно повредить нашим собственным операциям.
— Я думал, у нас общий враг, — возразил Рено.
— Враг общий, это верно, — сказал Рауль. — Но не общие цели. Облик Европы после Гитлера — вот что заботит всех нас, но не все мы видим его одинаково. — Рауль затушил окурок и тут же прикурил новую сигарету. — Нам дела нет, что случится с Польшей, Чехословакией или даже Англией. Нам важно обеспечить будущее Франции. Кажется, нет нужды напоминать вам, что интересы и честь Франции стоят на первом месте, не так ли?
— Разумеется, — сказал Рено.
— Вот и отлично, — сказал Рауль. — Итак, ваше задание. Разузнайте об этом Ласло. Что он задумал? Что планируют чехи? Если вы знаете этого человека так хорошо, как утверждаете, это для вас не составит труда. Мы даже рассчитывали бы, что вы до некоторой степени внедритесь в эту операцию. Ваши сведения, разумеется, будут бесценны, а ваши услуги Франция в лице самого Генерала щедро вознаградит.
Рауль порывисто обнял Рено и расцеловал в обе щеки. Затем отступил и пристально поглядел на него.
— В то же время, если вы не справитесь с этой задачей, мы поймем, что ваша клятва в верности миссии Генерала — ложь и что вы, вероятно, в действительности вишистский агент, внедренный в наши ряды. — Глаза Рауля были как два маленьких черных куска холодного твердого угля. — И тогда волей-неволей вы перестанете быть нам полезным. Ясно ли я выражаюсь?
Рено с трудом сглотнул.
— Абсолютно.
— Отлично, — сказал Рауль. — Вот номер дома в Южном Кенсингтоне, где вчера видели человека, подходящего под описание Виктора Ласло. — Он написал цифру на клочке бумаги и подал Рено. — Или вернее будет сказать — женщину, подходящую под описание мадемуазель Лунд. Похоже, нашего человека гораздо больше увлекла леди.
— Ничего иного я бы и не ждал от француза, — сказал Рено.
— Только бы влечение к женщинам не застило этому французу долг перед страной.
С этим Рауль и отослал капитана.
Луи Рено решил как можно скорее выяснить, где именно находится Виктор Ласло и что он замышляет. Луи всегда полагал, что оставаться в живых — первостепенный приоритет человека, дабы у него была возможность наслаждаться второстепенными и третьестепенными приоритетами этой жизни. На какой-то миг ему показалось, что он расставил свои приоритеты задом наперед, как Рауль.
— Еще разок — куда вы сказали, командир? — спросил таксист.
— Клэрвиль-стрит, сорок два, — ответил Рено.
Еще долго после ухода Рено Рик Блэйн сидел, утонув в кресле и погрузившись в раздумья.
— Что такое, босс? — спросил Сэм, будто и сам не знал. Ему уже приходилось видеть эту меланхолию. — Вам же вроде не нравится думать о прошлом.
— Бывает, прошлое думает о тебе, — сказал Рик. Он потянулся было за газетой, потом вспомнил, что британские газеты по какой-то странной причине не желают освещать бейсбол.
Рик тосковал по какому-нибудь делу, занятию, которое помогло бы ему приблизиться к цели, помогло бы найти Ильзу. От безделья он бесился. Он вытянул из кармана ее записку и в тысячный раз перечитал: «В Лондон. Британская разведка. Der Henker (?). Опасность. Прага. Приезжай скорее».
Он весь последний месяц ломал над ней голову. Про Лондон понятно: они уже тут. «Британская разведка» — тут все очевидно, как и «Опасность» и «Приезжай скорее». Но кто такой der Henker? Он знал, что слово значило «палач» — и что? При чем тут Прага? Конечно, Виктор Ласло, как прекрасно известно Рику, — чех…
— Сэм, — сказал Рик. — Кто такой der Henker?
— Уделали, босс.
Рик расстроился. Он столько лет полагался на Сэма, что всегда терялся, если тот вдруг чего-то не знал. Рик был уверен, что Сэм знает все.
Рик встал. Бездействие всегда изнуряло его. Прогулка по Лондону — даже такому, еще дрожащему от почти еженощных бомбежек люфтваффе, — всё лучше, чем торчать здесь. Опасности нет: спасибо британским передовым опытам с радаром, немцы летают только ночью.
— Куда идем? — спросил Сэм, натягивая пальто.
— Туда, где я не был много лет, — ответил Рик. — В библиотеку.
Такси катило через Лондон — по Дувр-стрит до Пикадилли, через Пикадилли-сёркус на Лестер-сквер, по Черинг-Кросс-роуд и на Рассел-стрит, — огибая руины последней бомбежки. Хотя главной целью немцев были ист-эндские доки — сердце английской корабельной промышленности, — летчикам не хватало то ли опыта, то ли смелости, чтобы сбрасывать бомбы хоть с какой-то прицельностью. Убийственно точный зенитный огонь британцев, а также храбрость и профессионализм пилотов Королевских ВВС так трепали фашистов, что те за счастье считали, едва завидев Лондон, отделаться от бомб и как можно скорее смыться.
Проезжая по Лестер-сквер, Рик с Сэмом заметили, что средоточию лондонской сладкой жизни бомбежки хоть бы что: танцзалы полны, в кинотеатрах идут фильмы. Рик заметил, что в «Асторе» идет «Высокая Сьерра». «С УЧАСТИЕМ ХАМФРИ БОГАРТА И ИДЫ ЛУПИНО. РЕЖИССЕР РАУЛЬ УЭЛШ» [54] — гласила реклама. Кино оставляло Рика равнодушным. Он больше любил театр, особенно мюзиклы.
Вот и Британский музей с библиотекой, распластавшийся на Рассел-сквер.