Рик навострил уши:
— Вы узнали адрес?
— Пока нет, — соврал Рено. Он и сам не вполне понял, зачем соврал. Может быть, просто по привычке. Может, захотел сначала сам проверить и убедиться, что сведения верны. Лишний день-другой погоды не сделает.
— Ну так узнайте, и поскорее, — сказал Рик. — И кстати — кто же эти ваши новые «коллеги»?
— Ну, Рики, должны же у нас быть маленькие тайны друг от друга. — Луи нервно дернул из портсигара новую сигарету и закурил. — Наши страны, конечно, союзники, но это не значит, что мы должны делиться всеми данными. Мне нужно время.
— В каком смысле «наши» страны? Вам отлично известно, что у меня нет своей страны и, наверное, никогда не будет. — Рик посмотрел на Сэма, и тот безмолвно пожал плечами. — Что же до вас, то Франция, когда я в последний раз ее видел, была разрезана пополам, как вчерашний багет. Половиной откровенно правили немцы, а вторая лишь притворялась, будто немцы не у дел. Другими словами, — подытожил Рик, — мы оба остались без страны — по крайней мере, покуда не выгоним немцев из Парижа.
— Vive la France, [47] — сказал Рено.
— Пропустим это. У нас не так много времени.
— Дело обстоит следующим образом, — начал Рено, решая на ходу, какую часть истории рассказать. Требовалось не то чтобы соврать, но благоразумно отредактировать правду — и надеяться, что вырезанные куски не вылезут и не уличат его. — Вряд ли вас удивит, что Résistance [48] не вполне доверяет британцам. Конечно, отчасти это недоверие — дело привычки, но еще не стоит забывать: в этой войне у нас разные цели. Для Британии победа — разбить Гитлера. Что случится с Францией, англичанам безразлично. Более того, мы подозреваем, что возрождение la gloire de la France [49] отнюдь не является приоритетом для мистера Черчилля.
— Пожалуй, тут вы правы, — согласился Рик.
Рено с благодарностью кивнул.
— Мсье женераль, однако, видит это дело немножко иначе, — продолжил он. — Для него возрождение славы и чести Франции первостепенно. Когда Германию разобьют, Франция должна стать и станет сильнейшей державой на континенте. Никакой иной результат неприемлем.
— Меня это не колышет, — сказал Рик. — Вообще говоря, пока вы не пришли, мы с Сэмом как раз вспоминали о Париже в старые добрые денечки. Правда, Сэм?
— Можно и так сказать, — откликнулся Сэм.
— Ну так в чем загвоздка? — спросил Рик капитана.
— Загвоздка, — ответил Рено, — в том, что любые операции, проводимые в Центральной Европе под руководством английской разведки, отвечают и французским интересам. Поэтому агенты Résistance отслеживают всех известных деятелей МИ-6 в Лондоне.
Рик рассмеялся:
— Иначе говоря, ваши шпионят за теми самыми парнями, которые пытаются вышибить немцев с Елисейских полей обратно на Унтер-ден-Линден.
— Можно выразиться и так, — подтвердил Рено.
— Все как в былые дни в Нью-Йорке, — пробормотал Сэм.
— Как вы, французы, говорите, — plus са change…? [50]
— Рики, вы меня разочаровываете, — сказал Рено. — Столько времени провели во Франции и в Касабланке, и все равно ваше произношение оставляет желать много лучшего.
— Мерси, не сомневаюсь, — сказал Рик.
Несмотря на шуточки, Рено начал мяться. Разумеется, двойная лояльность была ему не чужда, но он предпочел бы, чтобы лояльности четко разделялись, а не толкались боками, как сейчас.
— Ба, а время-то! — воскликнул он, поднимаясь. — Боюсь, я был столь непредусмотрителен, что назначил на сегодняшний вечер маленькое свидание. Чай в «Савое».
Рик улыбнулся — скорее гримаса, чем довольная ухмылка:
— С плюшками, конечно.
— Если случатся в наличии, — хитро усмехнулся Рено. — Никогда же не знаешь.
— Информация, Луи. Нам нужно больше информации, — сказал Рик в спину уходящему французу.
На улице Рено поймал такси и задумался. После воссоединения с Ильзой Лунд в Касабланке его друг начал проявлять тревожную склонность к нравственным метаниям. Что ж, женщины заставляют мужчин чудить, и к тому же никто не идеален.
У Рено, впрочем, дела шли. Хотя кое-кто из членов Сопротивления отнесся к новообращенному борцу за свободу с понятным скепсисом, его причастность к гибели майора Штрассера и драматичный побег из Касабланки подтверждали его bona fide. [51] Не могло быть лучшей рекомендации, чем убийство офицера гестапо и уничтожение машины, набитой его подручными, и хотя Рено не мог с чистой совестью сказать, будто то или другое сделал он сам, одной его причастности хватило.
Новости о прибытии в Лондон Виктора Ласло не ускользнули от Сопротивления, и когда там узнали, что Рено был знаком с Ласло в Касабланке — и фактически помог борцу за свободу Чехословакии бежать, — для него обозначилась миссия.
— Мсье Рено, мы более чем охотно принимаем вас, — сказал ему глава Подполья, известный под прозвищем Рауль. — С вашей осведомленностью о деятельности вишистских преступников в Северной Африке вы уже сообщили нам ценные сведения. Несомненно, вам будет приятно узнать, что несколько предателей уже поплатились жизнью: у нас длинные руки, а месть наша страшна.
Рауль отчаянно сосал погасший «голуаз». Он носил длинные волосы на манер интеллектуалов с левого берега, и Рено легко представил, как Рауль, сидя в «Лё Прокопе» [52] и куря одну за одной, спорит с Жан-Полем Сартром. Потом Рено вспомнил, что Рауль искусный стрелок и подрывник; вряд ли о Сартре можно сказать то же самое.
— Виктор Ласло для нас загадка, — сказал Рауль. — Разумеется, мы слышали о нем и о его работе. Обращение, которому он подвергся в руках немцев в Маутхаузене, и его дерзкий побег заставляют нас еще больше им восхищаться, а фашистов — еще больше бояться его. Нам необходимо вступить с ним в контакт, прежде чем его найдут немцы.
— Для его пользы или для нашей? — спросил Рено.
— А вы как думаете? — ответил Рауль. — Ходят слухи, что чехи при активном участии британской разведки готовят крупную операцию — эффектный террористический акт, или диверсию, или убийство, — которая заставит весь мир вздрогнуть и обратить на чехов внимание. Ясно, что такой драматичный поворот будет иметь самые серьезные последствия для всех подпольных движений. — Рауль смолк, переводя дыхание. — Мы не знаем, что это будет, вот в чем беда. — Яростным взмахом он чиркнул спичкой о стену. Спичка вспыхнула, он прикурил. — Разумеется, мы желаем удачи нашим братьям по оружию в войне против Гитлера. Но есть границы даже для такой милой сердцу француза идеи, как братство.